Милые бездельники
Шрифт:
Былъ одинъ изъ праздничныхъ дней, когда Петръ Васильевичъ имлъ обыкновеніе длать визиты къ своимъ высокопоставленнымъ друзьямъ и пріятелямъ. Онъ довольно долго просидлъ у зеркала, подправляя бакенбарды, повязывая галстукъ и причесывая волосы на голов такъ, чтобы скрыть маленькую лысину въ пятакъ на затылк. Смотрясь въ зеркало, онъ замтилъ въ волосахъ на вискахъ пару сдыхъ волосъ, поморщился и началъ вылавливать ихъ, чтобы выдернуть этихъ предательскихъ встниковъ приближавшейся старости. Довольно долго ускользали они изъ-подъ его пальцевъ, наконецъ онъ захватилъ
— Тетушка вашего превосходительства изволили пожаловать, — доложилъ лакей.
— Что? — крикнулъ Петръ Васильевичъ и выдернулъ изъ головы штукъ пять зажатыхъ между пальцами волосъ.
Лакей повторилъ докладъ.
— Какъ тетушка? Откуда? Нтъ у меня…
Но Петръ Васильевичъ не кончилъ. Въ комнату торопливыми шагами вошла высокая, толстая старуха и бросилась къ нему со словами:
— Вотъ онъ, мой голубчикъ, дорогой мой!
Петръ Васильевичъ не усплъ еще опомниться, какъ его уже сжимала въ объятіяхъ Аглая Ивановна, измявъ ему и воротнички, и грудь крахмальной рубашки.
— Благодтель ты мой, одинъ ты у меня остался, никого больше нтъ у меня, у сироты! — говорила она, цлуя его и орошая слезами его модный жилетъ.
Лакей съ глупой миной глазлъ на эту сцену.
— Ступай, болванъ! — приказалъ Петръ Васильевичъ и освободился отъ объятій Аглаи Ивановны. — Какъ вы попали сюда? Что дядя?
— Умеръ, голубчикъ, умеръ! — заплакала она. — Разорили насъ злоди, въ чужому дом и умеръ, нищая я теперь, едва дотащилась къ теб сюда…
— Гд же вы остановились? — спросилъ Петръ Васильевичъ.
— Къ теб, дорогой мой, пріхала, прямо къ теб! Въ департамент была, узнала отъ добрыхъ людей. «Гд, спрашиваю, живетъ мой племянникъ?» Сказали, спасибо имъ…
Петръ Васильевичъ въ волненіи заходилъ по комнат. Онъ вовсе не признавалъ себя ея племянникомъ; она просто была жена его покойнаго дяди. Держать ее у себя — этого и въ голову ему не приходило.
— Мн очень жаль, что я не могу вамъ предложить комнаты у себя, — сухо началъ онъ. — Я живу…
— Ужъ гд же мн жить у тебя, дорогой мой! Разв я не знаю, что не у мста я здсь, — говорила плача Аглая Ивановна. — Я только на день, на два… Пристать негд было… денегъ нтъ на плату за постой… Пойду завтра хлопотать, чтобы въ богадльню пристроили… Помщикъ тутъ одинъ, по имнію знали его, графъ Посошковъ прозывается, мсто видное иметъ, подручный при министр онъ у васъ, что ли, его просить буду…
— Помилуйте, что вы, что вы, какъ можно? — съ испугомъ воскликнулъ Петръ Васильевичъ. — Я съ графомъ Посошковымъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ…
— Ну, вотъ и слава Богу, я и скажу, что я теб тетенька, онъ и опредлитъ. Мн хоть бы въ мщанскую какую-нибудь богадльню попасть, все равно! — говорила старуха покорнымъ тономъ.
— Да этого нельзя! — волновался Петръ Васильевичъ, быстро ходя по комнат. — Я не желаю, чтобы жена моего дяди христарадничала. Вы носите мою фамилію! Вы это поймите! Я не какой-нибудь Ивановъ или Ефремовъ, а Дерюгинъ-Смирницкій! Дерюгиныхъ-Смирницкихъ въ Россіи, кром меня, нтъ… Это невозможно!
Онъ
— Вотъ-то бда, вотъ бда! — охала Аглая Ивановна. — Правъ ты, голубчикъ, правъ, не слдъ мн позорить тебя. Ужъ лучше умру съ голода, а въ богадльню не стану проситься. Ахъ, бда какая! Нтъ, ужъ я порядокъ знаю, нр оконфужу тебя. Лучше съ голоду поколю. Мн, старушонк, что! Туда и дорога!
— Зачмъ же умирать съ голода… я помогу… — сказалъ смягченнымъ голосомъ тронутый Петръ Васильевичъ. — Это мой долгъ…
— Ангелъ, ангелъ, длай, какъ знаешь! — воскликнула Аглая Ивановна, ловя его руку для поцлуя.
— Не надо, не надо, что вы! — отдернулъ руку Петръ Васильевичъ.
Аглая Ивановна поцловала его въ плечо.
— Я вамъ дамъ двадцать рублей въ мсяцъ, — сказалъ онъ. — Какъ-нибудь устроитесь… ну, а тамъ посмотримъ…
— Двадцать рублевъ! Охъ, голубчикъ, разорю я тебя, старушонка несчастная, совсмъ разорю….
Послдовали новые поцлуи въ плечо. Петръ Васильевичъ былъ доволенъ, что могъ помочь старух. Добрыя дла всегда пробуждаютъ благодушное настроеніе. Петръ Васильевичъ даже разсуждалъ, что онъ обязанъ помогать тетк, такъ какъ, не будь его, она попросилась бы въ богадльню, добилась бы гд-нибудь вспомоществованія.
Черезъ два дня Аглая Ивановна помстилась въ комнат отъ жильцовъ и сразу сошлась со всякимъ бабьемъ, лившимъ по сосдству. Знакомства сводила она быстро съ первыми встрчными людьми, не гнушаясь ни дворникомъ, ни кухаркой, ни побирушкой. Она даже любила знакомыхъ «изъ простыхъ», такъ какъ имъ она называла себя «помщицей», «дворянкой», чуть не вдовой генерала. Здсь она узнала многое, а между прочимъ и то, что въ Петербург деньги можно вносить «на книжку» въ сберегательную кассу и что на нихъ идутъ проценты. Скопить денегъ — зга мысль засла ей въ голову, и безграмотная женщина стала цлыми днями высчитывать, сколько у нея будетъ «рублевъ», если она снесетъ въ сберегательную кассу пять «рублевъ» нынче, да пять «рублевъ» черезъ мсяцъ, да еще пять «рублевъ» черезъ мсяцъ; потомъ у нея шли расчеты, сколько «працентовъ» на пять «рублевъ» въ мсяцъ ей дадутъ и сколько «працентовъ» пойдетъ на эти «праценты».
— А вотъ, коли у кого двсти рублей есть, — говорили ей между тмъ старушонки: — такъ тотъ, матушка, выигрышный билетъ можетъ купить, на него — и процентъ идетъ, и выигрышъ въ двсти тысячъ идетъ. Каждый годъ, значитъ, это лотерея идетъ и кому присудятъ, тотъ и получитъ. Въ прошломъ году солдатъ выигралъ да только съ радости запилъ и повсился.
— А сколько рублевъ въ мсяцъ надо вносить, чтобы двсти рублевъ было черезъ годъ? — спрашивала Аглая Ивановна.
— Да почитай, что вс двадцать, — отвтили ей.
— Охъ, не могу родныя! Охъ, не могу, голубушки! — застонала она. — А коли пятнадцать откладывать — двсти не выйдетъ?
— Нтъ, матушка, больше году ждать надо.
— Охъ, не могу, двадцати откладывать, не могу!
Но отъ мысли отложить двсти рублевь она, тмъ не мене, не отказалась и начала отказывать себ во всемъ, чтобы скопить эти деньги.
Прошло мсяцевъ пять или шесть, какъ вдругъ Петръ Васильевичъ получилъ записку:
«Ваше превосходительство, тетенька ваша находится въ болезни и просятъ васъ простица съ нею.