Миражи таёжного озера

Хиж Ксения

— Но он хочет вернуться, я его видела. Красивый — сивый — сивый…

Зашелестел её голос эхом по округе и его подхватили другие.

Листва шевелилась тенями, дышала холодом, подгоняла.

— А ты одна из нас, одна из нас…Хоть и отрицаешь.

Снова многоголосый девичий смех. Ева молчит, продолжая путь. Ей во что бы то ни стало нужно добраться до дома, до старой Аксиньи, что знает всё об этих местах. Дело в архиве хоть и многостраничное, но почти не информативное, а местные, кто уцелел — знают всё.

— И что? — не выдержав раздирающего на

куски любопытства, спросила Ева. — Отпустит она его?

— Отпустит, отпустит. Она всегда отпускает. — Девица скакала рядом, ловко минуя деревья и корни, что торчали из-под земли и хватали за ноги. Протянула костлявую руку и дотронулась до Евиного плеча. Им всегда нравилось ее трогать. — Мы не отпускаем, а она всегда. Чужачка!

— Почему чужачка? Она одна из вас.

— Нас-нас-нас. Чужая. Неправильная, уха-хаха. Твои в общине — правильные, а она нет. Ведьмовская земля, черная, заклинаниями и обрядами меченная, портал десятки лет работает исправно, а она мешает. И вам и нам.

Ева мотнула головой. Разговаривать с ними — себя не уважать, но отвязаться уже не получится. Она идет у самой топи, где их царство, а значит, будут плестись за ней по победного.

— А ты красивая-сивая. Давно тебя не было…

— А он тебя поцелует, — проскрипела другая, и Ева замерла как вкопанная.

Завертела головой.

— Кто сказал?

— Я. — Из-за дерева появилась лоскотуха. Ее длинные черные волосы чуть светились лунным серебром, прикрывая обнаженные грудь и бедра.

— Повтори, — приказала Ева, поправляя рюкзак на спине.

— Поцелует тебя, говорю. Милый твой.

Ева хмыкнула.

— Много ты знаешь!

— Видела я его на озере. Красивый. Митя-я-я-я.

Ева закусила щеку и продолжила путь. Утопленница поплелась следом.

— И мне понравился, — раздавались за спиной всё новые и новые голоса.

— А я говорила вам, что его друга к себе забирать надо, а досталось всё ведьме! Утонул бы тогда, стал наш! Ева, а она и с твоим разговоры вела!

— Видела. Знаю!

— Не отдавай его ей! Не отдашь? — писк в самое ухо.

— А он о тебе тоже думает. — возглас другой. — Та другая хуже, чем ты.

Ева снова замерла. Обернулась.

С десяток девиц улыбались невинно, сражая своей мнимой красотой.

— Она жила с ним на озере. И он ее целовал. Но думал он о тебе! Вспоминал!

Ева вспомнила про девушек — Марину и Анну и скрежетнула зубами. Ревность кольнула острой иглой.

— Уймитесь уже. Это не ваше дело.

— Всё что на таёжном озере делается, всё наше дело, уха-ха.

Шла всю ночь.

Небо затянуло свинцом туч. Тайгу накрыло черным покрывалом, скрывая лунный свет. Ветер бесновался. Деревья под его напором стонали и издавали скрежет.

Несколько раз она сбилась с пути, но появлявшаяся, откуда не возьмись нечисть, указывала ей путь. И вот, когда утром рассеялся густой туман, она вышла к посёлку.

Мягкий золотой свет залил крыши резных домов, на смену колючим кустарникам пришли сады в осенних цветах и маленькие пруды с кувшинками.

— Евка, ты

ли это? — услышала она, наконец, человеческий голос, а не его подобие. Покосилась за спину — мавки с рассветом исчезли, убрались в свою топь — туда им и дорога! А с крайнего к лесу дома ей уже махала рукой Галина Петровна. Милая с виду бабулька, одна из самых старших в общине. Вот только милая она с одной стороны, когда в хорошем расположении духа и нежить наполовину, потому что у нее только одна костяная нога, а её дом — портал между мирами живых и мёртвых.

— Я это, я. Здравствуйте!

Ева подошла к её забору и радостно улыбнулась.

— Устала с дороги? — Глаза старухи сощурились, изучая её цепким взглядом. — Давно не видались.

— Есть немного. Пойду, отдохну, помоюсь, да зайду к вам попозже, ладно?

— Ну, заходи, поговорим.

Ева кивнула и пошла дальше по улице меж одноэтажных деревянных домов, миновала местную лечебницу и библиотеку, дворец культуры, да магазинчик дядя Иллариона.

Посёлок маленький, жителей чуть больше трёхсот человек, но еще около тысячи живут в окрестных деревнях — те, кто с темной силой на ты.

Казалось бы, здесь не может быть благ цивилизации, но здесь прекрасно всё — овощи и клубника на грядках, ниспадающие улыбки на лицах, сияющие спокойствием глаза взрослых и смех детей — их здесь треть населения. Они хорошо одеты, ходят в местную школу, посещают кружки музыки, хореографии и садоводства. При школе огромная библиотека с тысячей книг — любимое место Евы.

Она кивнула встречным прохожим и вышла к центральной площади — пара детских площадок, еще один магазин, товары в который доставляют раз в квартал на вертолете, и посмотрела на трехэтажный кирпичный дом — интернат, он же учебный корпус. В нем и сейчас кто-то жил и обучался, и многие были не местными. Откуда этих детей привезли — одному Богу, а точнее старейшине только известно.

В детстве Ева прошла огонь и воду, и когда попала в интернат в девять лет, с облегчением выдохнула. Мать лишили родительских прав — та таскала ее по хостелам, да отелям, по случайным знакомым, путешествуя автостопом. Все детство Ева провела или в дороге или в дешевых гостиницах. У матери не все было в порядке с головой и Еве прилично доставалось. Каждую ночь новые места, люди, мужчины, мать не гнушалась менять любовников…Ева не училась до восьми лет в школе, не умела писать и считать. Выглядела как косматый домовенок, видящий при этом ДРУГИХ. Друзей у нее не было, и она общалась лишь с тёмным миром.

Сначала Еву привезли сюда, к двоюродной бабке, а когда та умерла, определили в местный интернат. А когда год назад она выпустилась, отдали ей по наследству бабкин дом и устроили на службу волонтером.

Ева толкнула дверь калитки, зашла во двор. Резной домишка был невелик и очень стар. Кухня, гостиная, спальня. И все же это был свой дом. И это радовало.

Открыв дверь, Ева уже в пороге сбросила куртку и рюкзак, разулась и прошла в темную спальню. И в одежде упала на кровать, тут же проваливаясь в сон.