Мистификация дю грабли
Шрифт:
– Да нет, княже, не волшебством. Ты с душой своей знакомство завёл… – невозмутимо ответил грек.
– С чем? С какой такой душой? – скривился Владимир. – Ты мне давай это, без хитростей своих объясни.
– Княже, а чем мёртвый от живого отличается?
– Ну, как чем… – оторопел Владимир. – Ну, мёртвый он это… Ну, дух из него…
– Княже, не просто дух, а душа, – ровным голосом произнёс Дионисий.
– Как так? Если я из кого дух вышибу… – с некоторым сомнением посмотрел Владимир на свой пудовый кулак.
– Княже, душу, душу, княже… – перебил Владимира грек. – Вот есть плоть, тело, а есть – душа-а! – нараспев, заглядывая в глаза
– Вон оно как… – откинувшись назад, призадумался Владимир.
– Да, княже, так… Узрел ты сейчас в видениях своих сироту свою неприкаянную – душу свою.
– Подожди, голова у меня пухнет. Думу думать буду… – вздохнул Владимир и сделал знак своим гостям, чтобы те удалились.
Гомон в трапезной стих. Гости засуетились, вставая с мест и направляясь к выходу. У выхода один из бояр запнулся сапогом о порожек, и из его шубы выпали странные бусы синего цвета и непонятная плашка оловянная с оттиском бараньей головы. Боярин очумело стал дёргаться, пытаясь то ли признать свое имущество, то ли наоборот, отказываясь от своего воровства. Тут ещё и следом из рукавов и пазух остальных гостей стали выпадать с шумом и звоном другие не менее странные предметы. Среди уходящих гостей после некоторого изумления и толчеи возникли вопли возмущения:
– Да эт моё! Я в саду энтом вместе с князем подобрал!
– А мне эт сама та ворожея, что за князем шла, на шею повязала!
– А я сам… Сам энти ленточки от веточек с плодами отвязывал!
– Да мне сам князюшка дал за хоробрость мою, когда я в саду энтом русалок от него отгонял!
– А энто при мни было, когда уси побиглы куды очи выпучили, а я как той дурень остався с князюшкой!
Прокопий не возражал, но тем не менее, разглядывая взглядом государственным, гостей не выпускал из трапезной.
– Княже, – обратился к Владимиру Дионисий, – че делать будем?
– Да пущай валят! Правды от них… – махнул рукой Владимир.
– Ну, как скажешь… – вздохнул Дионисий и дал отмашку Прокопию.
Бояре рванули из трапезной, и когда стихли топот, рычание, визг и ругань, присущие любой давке испуганных людей, князь повернулся к Дионисию и приказал:
– К завтрему сготовишь чем похвалялся и… эту… эту птису – забираю. Пошли все вон!
Дионисий, с трудом сдерживая ухмылку, поклонился в пояс и, выпрямившись, знаком указал своим подельникам на выход. Те, беспрестанно кланяясь, подчинились, оставив князя Владимира в государственных раздумьях.
Дионисий сдержал свое слово. Уже на следующей вечере князь с приближенными разинули рты от удивления: вместо привычных котлов по концам столов, из которых челядь прежде чуть ли не руками выгребала груды жареного или вареного мяса в глиняные горшки и ставила на столы перед пирующими гостями, на огромном столе были расставлены большие серебряные блюда с едой, источавшей непривычные, но манящие едоков ароматы. Перед каждым гостем лежало блюдо поменьше, по бокам которого лежала оловянная ложка и острый нож с деревянной отполированной ручкой.
Никогда ещё прежде в своей жизни Владимир так не объедался. Каждое новое блюдо торжественно вносилось челядью после трёхкратного хлопка в ладоши Дионисием. Но великолепное пиршество слегка омрачилось в самом конце, когда Дионисий, стоя у выхода, вытаскивал из-за пазухи очередного прощавшегося
Тем же вечером, выйдя на резное крылечко, князь похлопал рукой по столбу навеса и, схлопотав пару заноз, выругался, закрепив в словаре для потомков очередное матерное слово в адрес плотников. (На то они и предки, чтобы копить и приумножать для нас всякое добро). Мастерству бывшего зодчего при Владимире завидовали даже самые злейшие друзья Киева. Тогда Русь была такой миролюбивой – мама не горюй! (Ну не смогли бы они при всей своей доброте душевно так испохабить настроение князю). Это ж надо было такое налепить, прилепить, залепить, подлепить, путая длину с шириной и высоту с глубиной. Правда, после того, как князь выздоровел от испуга перед творением этого зодчего, пришлось принимать меры: зодчего он подарил послам из далёкой Бухары – Бухара обзавелась глинобитными лабиринтами неописуемого его злорадства, а к себе он принял толковых каменотесов и плотников из Ладоги.
Но так до конца своей жизни Владимир не успел избавиться от этого всего каменно-деревянного безобразия. По плану этого зодчего (а был ли план?) попасть в курятник, к примеру, можно было, только пройдя на втором этаже через опочивальню князя, затем по приставной лестнице спустится на крышу следующего терема (у которого не все стороны совпадали по размерам). И главное, с крыши легче определиться с частями света, чтобы не заплутать. (По себе знаю: в помещении с этим… м-м… сложно…) Проходить надо прямо через ложе князя, на котором по-своему обыкновению князь развлекается с девками.
– Княже, не шуми, мы же по делу! И обратно возвращаться будем через твою опочивальню. И не смей кидаться чем ни попадя – мы ж лукошки с яйцами нести будем, да курей и гусей тебе на обед. А у тебя, княже, губа не дура – вон какая девка у тебя грудастая! Вторая тоже ничего… А это кто там за тобой? Ух, ты! Вот эта красавица, красавица… А откуда взялась? Да ладно, княже, тут все свои!
Затем придётся спуститься в окошко горницы какой-то девки с малым дитем в люльке (жена князя вовсе не по расчёту, а по счёту), войти в один из дворов без выхода за пределы детинца и по запаху… Чёрт, попали мы с тобой, читатель, не туда. Это ж коровник, а нам надо было в курятник. Ах, да, вон он, курятник, под крышей на третьем этаже, в другой стороне. А остальные птичники почему-то внизу… Придётся обратно через опочивальню княжескую возвращаться и искать дорогу в курятник. Всё бы ничего, да зимой больно девки в опочивальне мерзнут из-за походов челяди в курятник и обратно.
Но как вспомню я, читатель, торг князя с послами бухарскими, так душа гордостью за Русь святую наполняется. Обвел он их вокруг пальца. (Знай наших!) Послов, чтоб не позорится своими хоромами, Владимир принимал в шатре, в долине ручья, впадавшего в Днепр за городскими стенами. А послы-то мерцают в парчовых халатах, на головах чалмы из шёлка, каждая длиной в четыре версты, а князь дымится потом под солнцепеком в шубе соболиной да в шапке куньей. Подивились послы богатству Владимира, у которого столько драгоценного меха, что он и летом в нём щеголяет. Ёрзают задницами на ковриках послы, скрестив ноги под собой, в своих остроносых, загнутых кверху тапках, и усами своими чёрными чёрные помыслы по белому толкуют, излагают. Но князь Владимир их по-своему понимает и сочувствует им. Сменил князь шубу свою и шапку на халаты парчовые и ризы всякие.