Мистификация дю грабли

Суров Сергей

– Кто такая? – недовольно буркнул князь, пожирая глазами бесстыдно обнажённую женственную фигуру.

– Женна яй… Дионисия… – спокойно, со странным акцентом ответила красавица и, запрокинув голову, стала приводить в порядок волосы, не поднимаясь с лавки.

– Тут… окромя тебя и вязальщиц никого не было? – спросил Владимир, судорожно стягивая с себя портки.

– Комью ж ещё туто быть? Вот училья баб тькать по-нашему, устала и приле… Княже, я жи замужовняя! – оторопела женщина, пытаясь сбросить с себя упавшего на неё князя.

–

Хочу я, заткнись, баба! – скрипнул зубами Владимир, преодолевая слабнущее сопротивление женщины и пытаясь её заголить. Ему это вскоре удалось и, задрав на себе грязную заморскую рубаху, он с урчанием и всхлипыванием овладел женщиной. В самый разгар страстей, обуявших князя, с каким-то невыносимым для ушей визгом на него свалился клубок шерсти, дымящийся от ярости. Князь взвыл от боли, но женщину не покинул. Она сама помогла, руками сбросив со спины князя зверя, несколько раз приказала тому:

– Блрысь, Мурка, блрысь! Кому сказано? Блрысь!

– А-а, рысь это… Ручная, что ли? – скрипя зубами от удовольствия, прохрипел князь.

Женщина всхлипнула от наслаждения, но не отозвалась. Князь получил недоступное ему прежде удовольствие: боль от расцарапанной спины волнами смешивалась с наслаждением, доставленным ему женским телом. Какие высокие чувства! Какая поэзия! Проста жизнь тогда была: он мужчина, она женщина. Оба в цветущем возрасте. Чего ещё надо-то? Это потом понапридумывали всякие дурацкие правила, да такие, что жить потом тошно становится. А в те времена романтику доверяли лишь сопливым вьюношам, импотентам и тем, кому девки за что-то просто так не давали… И правильно делали. Поэзию всем подавай. Так что, уважаемый читатель, не подпускай романтику к правде жизни, и будет тебе счастье! Пока я тут тебе, читатель, речь толкал, за дверью кто-то жутко рванул струны гуслей, и чей-то голос с иноземным акцентом переполошил любовников:

– Во поли берьёза стояльа,Во поли кудрявиая стояла,Люльи-люльи стояла,Люльи-люльи стояльа.Некомю берёзьу заломатьи,Некомю кудрявьу заломатьи…

Допеть певцу князь не дал. Он вскочил с женщины и, подойдя к двери, рывком распахнул её. Перед дверью, балансируя на одной лапе, когтями другой терзая струны гуслей, надрывался Теодор.

– Ша, кому сказано? – утихомирил своего гусляра князь. – Ты это… когда я с девкой какой – не шуми. По-хорошему.

– Как скажешь, княже. Понравилось? – подмигнул попугай полуголому Владимиру.

– Во! – показал большой палец князь в знак одобрения.

– Я ещё и не так могу… – ещё раз подмигнул князю польщенный попугай и заковырял когтем в носу.

– Не счас. На трапезе рванешь! Уж больно громко и ладно, то что надо! А говорил, не умеешь. А песня чья?

– Да как бы… моя, – заважничал попугай, задирая клюв вверх.

– Не ври. Ой,

не ври! – погрозил ему пальцем князь. – Поди, народная? Народ у меня… страдать умеет.

– Народная так народная, – с явным огорчением согласился попугай.

– Хм, некому заломати… – хмыкнул князь и, обернувшись к проему двери, спросил: – Как тебя там?

– Амалия… – отозвалась женщина.

– Понятно, остальное неважно… – махнул рукой Владимир. – Бысть тебе сегодня после трапезы в моей опочивальне. А то скучно мне. А тебе, – переведя свой взор на Теодора, произнёс он, – быть не только гусляром, но и советником у меня. Не у каждого князя птиса вещая есть! Ишь ты, заломати… – Амалия, загони этого рысенка в зверинец. Там Прокуд, главный ловчий. Отдашь ему.

– Это не риысенок, а кошька, – оправляя платье и подходя к князю, объяснила женщина.

– Шо значит кошка? – нахмурил брови Владимир, став первым человеком на Руси, услышавшим это слово.

– Домашьий зверь, Мурька, кис-кис, – Амалия подняла на руки подбежавшую на её зов кошку и продолжила просвещать князя. – Ручьной. Такьих у… как йето сказьять… Руси нет. А у нас разрешьают держьять только очьень знатным людьям. Только сам базилевс указь пишет, комью дерьжять.

– Ишь ты… сам базилевс… – призадумался князь. – А как на рысь-то похожа. Так отведешь в мои покои. Спасибо за дар.

– Не могью…

– Чево?! – от такого ответа, нарушившего все правила поведения женщины перед князем, у Владимира волосы дыбом стали.

– У кошькьи есть кот, – прижимая к себе и гладя Мурку, ответила Амалия.

– Че ещё за… кот? – удивился Владимир.

– Муж… Мурьки муж – будьют детьи, котьята, – просветила князя Амалия.

– Так… – Владимир больно сжал плечо Амалии и, повернув к лестнице, приказал: – Вон, видишь на привязи Полкана? Отвяжешь, он дорогу в мои покои знает, и быстро туда! Перечить тут мне ещё будет…

– Нельзя. Кошька с собакий пльохо! – взволнованно ответила Амалия.

– Да иди ты! – подтолкнул коленом под зад князь женщину к лестнице и, подойдя к перилам перехода, окликнул пробегавшего по двору мальчишку из челяди: – Малой! Слышь, малой! Отвяжи пса и вместе с этой дурой отведите кошку в опочивальню.

Амалия, еле удержавшись от толчка в спину, недоуменно оглянулась на князя и, прижав к себе кошку, спустилась по лестнице. Князь потянулся, наблюдая сверху за гибкой фигурой Амалии, и повернулся к попугаю:

– А ты че стоишь, чево ждёшь?

– Клиент, тьфу ты, князь, дело не закончено… – деловито прихлопнув крылом пролетавшую муху, ответил Теодор.

– Какое ещё дело?

– Так ты это… с Амалией… – повернув голову набок, с хрипотцой произнёс Теодор.

– Ну и че? – с безразличием в голосе промолвил князь.

– А Дионисий? – попугай важно прошелся взад-вперёд, таща за собой своей лапой гусли. – Он, как бы тебе сказать… ревнивый. Хуже меня.

– А-а, ты об этом… – махнул рукой князь и криво улыбнулся.