Мистификация дю грабли

Суров Сергей

А потом, мол, гости дорогие, да как же мне вас ещё уважить? А не хотите вон ту серебряную посудину (кувшин)? Ну, ту вон, которой вы подмываетесь, князю подарить? Чё-ё?! Ну ладно, ладно, вижу, мол, что дорога она вам как память о никчёмной вашей жизни, что закончится после захода солнца. Я не угрожаю, не так воспитан, но… Хуже разбойников здесь, под детинцем, только комары. Не знаете, шо это такое? А-а-а, уже по дороге узнали… А клопов с тараканами и с чудо-юдо домовым? Че эт такое? Ну так расскажу: который терем сжигаю. Да-да, сжигаю! А всё почему? Да из-за тараканов и клопов заодно и с домовым. А как же иначе? Не, не из-за зодчих… Нет… Просто года через два-три житья никакого в хоромах нет. Ступить негде из-за тараканов и клопов. Скользишь по ним, и везут они тебя не туда, куда тебе надобно. Собрал я как-то однажды всех знатоков

чакр и мануальной терапии… Волхвов, лекарей и прочих злодеев. Как, вы не знаете, шо такое чакры? Но… Но зачем тогда предлагать мне в счёт ваших долгов каких-то лекарей с пятивёдерной божественной клизмой? На кой она мне сдалась! У меня своих хватает… непоняток. Так вот, поставил им задачу: убрать всех клопов и тараканов к утру! Сказано – сделано. Попросили они у меня медовухи побольше, девок послаще, грибов покрепче. Я не жадный. Тем более, шо дело такой государственной важности. И че? Всю ночь колобродили! Орали песни, сквернословили, власть почём зря поносили, морды друг другу били, кувыркались с девками через головы летописцев… Самих летописцев совратили… – такие-то какие-то там импровизации на гуслях ихних… А кстати, уважаемые послы, а что таке импровизации? А-а, вольные тыркания по струнам? Уважуха…

Послы, сидя перед своим ковром, постеленным перед шатром князя, согласно кивали, опасливо поглядывали друг на друга и прятали свои ноги, обутые в тапки с загнутыми носками, ещё глубже под себя. Их смуглые, с огромными крючкообразными носами лица под чалмами нервно дёргались от повествования жития-бытия на Руси самим князем этой вот Руси.

– Так вот, – продолжил приём послов Владимир. – Поутру клопов нетути, а тараканы рядами в строй встали. И че мне делати? Че?! Так они схитрили. Да как! Они тапками и руками при мне переловили тараканов и забили клопов. Но… не всех. Пожег тогда я их всех… Вот и сейчас: захочу – терем сожгу! В гости приглашаю в свой терем. А-а, так вы жить хотите? Помогу я вашему несчастью. От сердца отрываю. Есть у меня мудрейший человек… (А шо это у вас рядом с кувшином? Как? Бидон? Из серебра? В самую жару вода в нём не портится?) Да, человек… Человек… человек. Дома умеет строить, ахинею любую плести… Как, вы не знаете, шо такое ахинея? Он вас вразумит! Узнаете – образованными станете. На ночь, шобы эта свол… этот мудрейший не сбежал (любит он меня очень, любит!), разденьте его догола, свяжите да и положите у палатки. Ни один комар, ни один клоп или таракан вас не потревожит. Он их заговаривать умеет, мудрец хренов. Он нас всех…

Забрал князь посудину и бидон с персидскими коврами. Всю дорогу обратно до славной Бухары послы шли пешком, держа по очереди под уздцы верблюда, на котором из стороны в сторону покачивался крепко связанный мудрейший зодчий с кляпом во рту. Всю дорогу плакали от счастья и радости послы, радуясь предстоящим пыткам по рецептам своего правителя. Вот так главный киевский зодчий попал в Бухару, но не пропал… (Говорят, знания этого зодчего взяли верх над всеми науками Востока. Гляньте только на лабиринты их хибар!)

…Владимир постоял, вдыхая полной грудью запахи навоза, вывозимого смердами из подклетей, и посмотрел в небо. Закат был тихим, не очень склочным: лёгкий ветерок блуждал между строениями, по-хозяйски проверяя, насколько с пользой для князя завершались дневные труды горемычных людишек. Владимир, ещё раз вслух матюкнув плотников, оглядел добротно нагроможденные строения его детинца и вздрогнул от неожиданности: по переходу из гридницы в светлицу беззвучно проплыла тень, такая знакомая и нежданная… Бабушка?!

Владимир протер кулаками глаза – почудилось? Вроде да, а вроде… Он спустился с лестницы, перешел быстрым шагом двор и бегом поднялся по ступенькам на переход следом за видением. Рванул на себя дверь и ворвался в помещение. В светлице сидели две женщины и неспешно пряли лен. Они с удивлением и с некоторым испугом обернулись на князя и замерли.

– Нашли место, где прясть… – оглядев светлицу, буркнул князь и с досадой махнул рукой.

Женщины засуетились и, подхватив свое рукоделие, поспешили к выходу мимо князя. Он подобрал клубки, зачем-то обнюхал их и тихо вздохнул. Владимиру было не по себе: давно умершая бабушка вдруг так…(вовремя или не вовремя?) воскресла… То, что мертвецы могут воскресать, в этом князь ничего удивительного не видел. А вот то, что они так загадочно улыбаются и манят к себе… Было тут

отчего призадуматься и охренеть до жути. Он огляделся по сторонам – никого и ничего… А ему приходилось задумываться всё больше и больше. Как бы бабули и нет, но всё, что ни происходит в его жизни, всё больше и больше напоминает ему о ней. Когда он в первый раз воочию в полутёмной горнице увидел такую знакомую тень, он испытал такое потрясение, что долго, остолбенев от увиденного, не мог прийти в себя. Затем он увидел её вживую в своём небольшом саду, где она неслышно скользила мимо кустов и деревьев. А однажды ночью он проснулся от непонятного шороха и при свете коптящего масляного светильника увидел на полу у порога в своей опочивальни искрящийся свёрток – это были любимые бусы с крестиком его бабушки. Он долго смотрел на него, опасаясь чего-то неведомого для себя, а потом решился. Владимир встал и, с робостью подойдя к свёртку, подобрал его своими дрожащими руками.

Утром он позвал Добрыню, показал ему бусы и, посвятив его в свои сомнения, изложил свой нехитрый план:

– Подберёшь толковых людишек, умеющих держать язык за зубами, незаметно разместишь их по всем углам. Когда дам знак – перекройте все входы и выходы. Никого без моего ведома не впускать и не выпускать. Сам от меня ни на шаг…

Добрыня недоуменно хмыкнул и уточнил:

– А кому морды бити?

– Какие такие морды, морды какие? Я ж говорю: от меня ни на шаг! И морды никому не бить!

– А шо с мордами делати-то? – совсем уж стушевался перед гневным взором князя Добрыня.

– С какими такими мордами? – теряя остатки терпения, взялся за голову Владимир. (Сами знаете, как обычным людям с вояками тяжело…)

– Ну, этими-то… – огорченно развел руками Добрыня.

– Слышь, Добрыня, давай без морд… Ну, просто… – взмолился князь. – Давай без морд.

– Это как-то ти? – совсем растерялся Добрыня и в сильном волнении замахал руками.

– Да без м-о-орд! – пригорюнился князь, взявшись обеими руками за голову.

– Да как же их я да без морд отхреначу? – озадаченно настаивал на своём Добрыня и приосанился, опираясь на свою добрую палицу.

– Добрыня… – мгновенно осунулся, как бы почти что от горя Владимир. – Я… я! Говорю: просто жди, когда я… – тут князь не выдержал тупости своего дяди и взревел: – Закричу: брать! Значит, ты просто со своими дружинниками тихонько и без драки кидаешься на тех, на кого я длань свою простер, и вяжешь их. Просто вяжешь им руки. Уйди, дурак!

Добрыня послушно кивнул (вроде головой, но кажется, всё-таки шлемом), да и пошел прочь, обиженно сопя, что княже ему (ему – Добрыне!) не доверяет свернуть шею али разнести чью-то головушку. Дня два князь, запустив все дела, прислушивался, присматривался, принюхивался ко всему, что только могло вызвать в нём малейший интерес или простую бестолковость следопыта. Раздосадованный пустым и никчёмным времяпрепровождением, он собрался было отпустить воеводу с людьми по более важным делам, как вдруг…

– Чур меня, чур… – забормотал Владимир и замахал руками, подавая знаки Добрыне.

Это было очередное видение из числа тех, что заставляли его мгновенно потеть и вспоминать все свои прегрешения перед судом истории. (Нет, он не знал, что такое суд истории, но на всякий случай). А тут такое! Бабка, да ещё в непотребном, полупрозрачном виде. Как вот Владимиру было объяснить себе и людям по тем временам, что бабка просто привиделась ему после многочисленных пирушек? (Ох, не пил бы ты, князюшка!) А привиделось-то как: закутанная в чёрный платок, в синем бархатном плаще, накинутом на красное платье. Но всё как-то переливалось и вдруг становилось почти прозрачным. Это было видением из его детства.

Князь, топая сапожищами по ступенькам и переходам, врывался вслед за привидевшимся ему образом в каждую светёлку или сени на переходах, не оставляя без внимания и чуланы, но… Однажды запыхавшись, он в одной из светлиц увидел трёх бабок, степенно и неторопливо вязавших на деревянном станке ему портки под доспехи. Бабки подкреплялись остатками медовухи с княжеского стола и, пьяненко улыбаясь, хихикнули, увидев князя. Князь зыркнул на женщин, и те, ещё не протрезвев, побросав рукоделие, опрометью ринулись мимо него на выход. Князь, тяжело дыша, обтирая рукавом пот с лица, оглянулся и увидел лежащее на лавке женское тело, прикрытое груботканным льняным полотном. Он рывком сдернул полотно и увидел сладко зевнувшую незнакомую красавицу.