Мистификация дю грабли
Шрифт:
– Кажись, всё-таки из Хазарии… – задумался домовой, рукой подперев чело.
– Во как! Мой папаня их в двери выпнул, а они, значит, в оконце полезли. И много их? – нахмурился Владимир.
– Хватает. На этом болотце столько своих курятников построили… – всплеснул руками-крыльями домовой и закрутился на месте.
– Каких ещё курятников? – развел руками князь. – И хде, в Киеве?
– Так они не из дерева избы строят. Из веток каких-то, коровьим навозом стены мажут, – остановился домовой и вперился дикими глазами в князя.
– Точно, хазары! Вот тебе и бунт! Изнутри, знать, хотят нас одолеть! – хлопнул
– Так, княже, они как-то на хазар всё же мало похожи – голь перекатная. Вон, даже твои счетоводы дружинные тоже вроде иудеи, а их язык не понимают. Говорят, что хохлы это какие-то…
– Так, а девки у них? – облизнулся Владимир.
– Смачные, но пробляди, каких свет не видывал!
– Шо ж ты хочешь? Хазарки ведь. Знамо дело… Ладно, русичи мы! Справимся, – подтянув на поясе кушак, решил князь.
– Ой, княже, вряд ли. Они ж без всякого дегтя в жопу пролезут… Они уже сейчас киевлян родовых… приезжими обзывают.
– Найдём управу… Бунт, значит… – сжал губы Владимир. – Ну, я им не папаня! Всех изведу!
– Поскорей бы, княже… – засуетился домовой над бадьей с медовухой. – Княже, – сделав несколько торопливых глотков, он просящим тоном всё-таки успел попросить вдогонку: – Одной бадьи маловато… гости будут с Лысой Горы к ночи у меня! Добавь…
– Медовухи больше не дам! Самому уже не хватает… – отрезал Владимир, остановившись перед лестницей. – В горнице у ключницы найдёшь бочонок с хлебным вином нового способа. Возьмёшь его. От сердца отрываю!
Тут надо кое-чего объяснить. Именно благодаря домовым, их невероятно прочной памяти мы сохранили в точности свои предания, былины и сказки. Их уважению к фактам, событиям и календарям учиться и учиться и монастырским летописцам, и нынешним учёным.
С бунтом покончили быстро. Опыт был немалый у князя, и нрава он был решительного. Кудахтали бабы и девки, визжали дети, плакали старые, и шумела, кукарекала, визжала и лаяла на всякие лады живность. А вот мужские особи довольно кряхтели, натягивая портки на свои поротые задницы, каялись в ещё больших преступлениях против князя Киевского. Им добавляли ещё и ещё, пока князю не надоели эти странные преступники, вымаливавшие для себя всё больше и больше плетей для наказания.
– Они че? Че эт? Развлекаться вздумали?! Ну уж нет – у меня делов выше теремов! – разозлился Владимир и, пришпорив коня, рванул узду в сторону Чернигова – дань собирать с непокорных горожан. Хохлов по их искреннему желанию как следует много-много ещё раз выпороли, выселили из Киева, да и расселили их всех по окраине государства, подальше от приличных смердов. Курятники в Заградье отдали цыганам. Хохлы с отбитыми задницами могли утешатся только салом и вспоминать на все лады негостеприимный град Киев – столицу проклятых русичей.
«В лето 7090. Поставиша город Земляной в Новгороде. Того же лета изыдоша коркодили лютые звери из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие и молиша Бога по всей земле; и паки спряташася, а иных избиша…»
Новгородская вторая летопись (запись 1581 года).
В отсутствие князя Киев погрузился в забытье, расцвел, похорошел бы, как девица на выданье, но нет, он же ведь столица! Потому, в отличие от городищ
Вернувшись из Чернигова, Владимир стащил с себя пропахшую потом кольчугу и знаком подозвал к себе Добрыню:
– Добрыня, вот че мне в голову вскочило… А как бы нам сроднить наших смердов с этими хохлами?
– Княже, ты о чем то это? – встрепенулся Добрыня, прихлебнув немного медовухи из походной фляжки с деревянной пробкой.
– Добрыня, ты видел, как смерды Чернигова себя вели? Видел? Так и норовили тиуна ножиком пырнуть, дружинника заманить да и оскопить! – махнул рукой Владимир.
– Ну, видеть видел, и што из того? – пожал плечами Добрыня.
– Дурень, государственной выгоды не видишь! Хохлов порешь и сношаешь, как хошь, а они крепчают, а они… крепчают и песни горланят. Дюже спивают. С нашими смердами породним, и не будут ножик пихать в зад нашему тиуну или голову за тыном дружиннику отрывать! Будут песни спивать! И стриги там с них подати, какие пожелаешь!
– А как эт… – зачесал бороду Добрыня, пытаясь, что-то понять из речи князя. – Да просто, Добрыня, – нахмурился Владимир. – На постой на окраину отправим богатырские заставы, гарнизоны добровольцев-иноземцев, а мужиков-хохлов в леса пошлем – грибы собирать! После грибов – по зимникам да на лесоповал зашлем, когда сокодвижение в деревах остановится. Пущай лес заготавливают для Киева. Им всё равно брёвна не нужны. Ветки пусть для своих мазанок задарма, без податей берут. Я им дарю. Я не жадный. Горбыли, ветки им, халупы свои строить, бревна для жилья в Киеве, ну и дрова на зиму. А баб с девками на помощь ратникам – границы стеречь.
– Смердов… – хмыкнул Добрыня.
– Че «смердов»? – гневно прищурился князь, поправляя на себе пурпурную рогожу, подаренную ещё бабкой Ольгой.
– Смердов жалко – свои ведь. Племя наше… А тут такое… – вздохнул Добрыня.
– Добрыня, ты че, хочешь вечно с кольчугой да со щитом, с булавой подати собирать? Не надоело? С хохлами смердов наших скрестим – их потомки сами приползут стремена дружинников лизать. – Ну, с этим ещё разберёмся. А шо там за шум в Киеве?
– Суд просят… – буркнул Добрыня.
– Глашатаям скажи, чтоб покричали – суд завтра будет в предградье, а заодно посмотрим, как дела идут в корчмах, – ссбрасывая с себя кожаные ремни перевязи, решил Владимир и тут же уточнил: – Скоко их уже в городе?
– Стока… – протянул к князю ладонь со сжатым большим пальцем Добрыня.
Князь подошел к двери горницы и, распахнув её, призадумался:
– Четыре… Не маловато? Прибыток надо посчитать… Ну, иди отдохни, да и мне пора, – с этими словами Владимир перехватил за длинные косички пробегавшую мимо девку и вмиг завалил её тут же на пол, судорожно задирая длинный подол на голову счастливицы. (Ну, князь – он князь, уважаемый читатель, да и времена тогдашние…)