Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России
Шрифт:
горькие истины о бесплодности и наивности веры в “светлое будущее”, звучавшие со
страниц “Пробуждения”. А им напоминали слова Прудона, что “коммунизм есть религия
нищеты”, утверждающая “отвращение к труду, скуку жизни, подавление мысли, смерть
самосознания и утверждение небытия”. Их приводил в своей статье Б.Вышеславцев,
показывая, как идеалы коммунизма в СССР претворились в уродливый “капитало-
коммунизм”, сформировавший к концу 20-х гг. определенный
известный отчасти как “конструктивизм”.
“Стиль жизни капитало-коммунизма есть стиль фабричного поселка, стиль фабричной
коммуны с ненавистными для рабочих корпусами “общежития” и с комфортабельными
квартирами для тех, кто властвует и управляет… Капитало-коммунизм есть самая
всеобъемлющая форма властвования и самая совершенная форма эксплуатации”, - писал
он более полувека назад, и в правоте этих слов мы имели возможность в полной мере
убедиться за последующие десятилетия. Однако на этом его прозорливость не
остановилась. Словно предчувствуя попытки адептов коммунизма во второй половине 80-
х гг. нашего столетия, в эпоху приснопамятной “перестройки”, объявить “опыт
построения социализма в одной, отдельно взятой стране” - ошибкой, он писал далее:
“Когда… коммунистическая идеология совершенно выветрится и будет окончательно
уничтожена, тогда встанет проблема новой идеологии и новая опасность. Русские
западники и западные социалисты скажут: это был не настоящий социализм, опыт был
проведен неправильно, коммунизм совсем не есть социализм. Таким нужно прежде всего
напомнить слова Прудона, которые получают теперь совсем особую ценность:
“Коммунизм есть фатальный конец социализма”<38>.
Во всех материалах, появлявшихся на страницах “Пробуждения”, касались ли они
современной политики, теории анархического движения, искусства или философии, с
неизбежностью вставал вопрос о человеке, его месте в истории, его духовной сущности и
субъекте общественного развития, которое должно быть подчинено не абстрактному
социуму, а конкретным человеческим интересам в каждый исторический момент. Вот
44
почему в первые годы на страницах “Пробуждения” мы находим серьезные работы по
истории музыки, статьи А.А.Солоновича о философии культуры и общества, стихи
З.Н.Гиппиус, Н.Н.Берберовой, А.Консе, статьи по истории литературы З.С.Венгеровой,
Н.А.Рубакина, Д.Рансом, научно-популярные работы проф. Гривса, историко-
искусствоведческие работы Л.А.Никитина, социологические исследования А.С.Пастухова
и ряда других, многие из которых впервые были прочитаны авторами в помещении
Кропоткинского
Комитета.
В целом же следует сказать, что “Пробуждение”, во главе которого (как и “Рассвета”)
стоял Е.Долинин (Р.З.Эрманд), воплотило в себе третью, легальную сторону деятельности
и жизни Карелина - его широкую просветительскую работу, одинаково важную как для
постепенного поворота анархистского движения в новое русло, так и для духовного
строительства “внутреннего человека”, путь к чему пролегал только через знания,
накопленные остальным человечеством. В определенной мере первый номер журнала,
вышедший после смерти Карелина, достаточно символично открывался фотографиями его
похорон - прощанием с его земным телом, в то время как мощный дух организатора
Ордена начинал новое существование в своих последователях и в легенде.
Огромный авторитет, которым Карелин пользовался при жизни, и обаяние его
личности, продолжавшие действовать даже на протяжении продолжительной болезни,
когда он уже никуда не выходил из комнаты, только принимая людей, шедших к нему
непрерывной чередой, были столь велики, что сдерживали выступления даже самых ярых
идейных противников. Только после его смерти 20 марта 1926 г. постепенно, очень
осторожно парижское “Дело труда” начинает “обстрел” сначала публикаций в “Рассвете”,
а затем, в связи с выходом первых номеров “Пробуждения”, все более обостряющаяся
критика приводит к взрыву страстей в 1928 г., опять же инспирированных очередным
конфликтом в недрах Музея П.А. Кропоткина.
На этот раз его зачинщиком оказался анархист А.А.Боровой (1875-1935), быть может,
одна из самых ярких и многогранных фигур в этом движении первой четверти ХХ в. в
России. Сын генерала, наряду с высшим историко-экономическим образованием в
Московском университете он получил еще и музыкальное образование в Московской
консерватории. После сдачи магистерских экзаменов и получения звания приват-доцента,
Боровой был отправлен в двухгодичную командировку по Германии и Франции, вернулся
в Россию, преподавал, читал публичные лекции, организовал издательство “Логос”,
вынужден был бежать от суда в Париж, где читал лекции в той же Высшей школе
социальных наук, что и Карелин, и в Русском народном университете. Вернувшись по
амнистии в Россию, Боровой занимался журналистикой, издавая газеты “Новь” и “Утро
России”, а после 1917 г. с огромным успехом читал лекции в Московском университете,