Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России
Шрифт:
откровенной оценке происходившего и происходящего в собственной стране. Другими
словами, восстанавливаемые и анализируемые картины прошлого советской жизни по обе
стороны границы отличались не качественно, а количественно. В первую очередь это
касается области науки, культуры и искусства и отношения их представителей к
внутренней политике, проводившейся правящей партией.
52
Несколько иначе обстояло дело с раскрытием политической жизни
последнее десятилетие и здесь произошли столь разительные перемены, что, похоже, не
приходится ожидать никаких сенсационных, а главное - принципиально важных открытий
в до сих пор засекреченных “особых” архивах России. Максимально, на что может
рассчитывать в этой области исследователь, это выяснение истинного лица того или иного
политического деятеля и его стремлений, объяснение подоплеки остающегося загадочным
события и тому подобное, не меняющее принципиальных контуров уже известной нам
картины.
Однако, как выяснилось, существует обширный пласт жизни 20-х и 30-х годов нашего
века, оказавший мощное, а главное - продолжающееся влияние на процесс духовного
развития российской интеллигенции практически во всех областях культуры, науки,
искусства и самой жизни, до самого последнего времени остававшийся совершенно
неизвестным. Речь идет о мистических обществах, мистических движениях и орденах,
существование которых хранилось в глубокой тайне как оставшимися в живых
посвященными, пережившими годы тюремного заключения, ссылок и концентрационных
лагерей, так и официальными органами власти, скорее всего, просто забывших об их
существовании.
Догадаться о наличии такого скрытого пласта можно было и раньше с началом
публикаций фантастических произведений А.В.Чаянова, С.А.Клычкова, а главное -
знаменитого романа М.А.Булгакова о Воланде, в котором на улицах Москвы 20-х годов
вдруг объявляются потусторонние рыцари в полном антураже средневековой мистики и
оккультизма. Последующее более внимательное чтение литературы того десятилетия,
показало неслучайность интереса их современников ко всему оккультному и
инфернальному. Эта струя, хорошо прослеживаемая у раннего Булгакова, ярко проступает
в творчестве молодого В.А.Каверина, Л.М.Леонова, Ю.Л.Слезкина и многих других
современных им прозаиков.
Сходное явление на протяжении тех же 20-х годов можно обнаружить в театре и в
живописи. Символизм, превратившийся на сцене в конструктивизм, неизбежно нес в себе
мистическое восприятие мира, как бы его ни пытались трактовать теоретики театра,
рассуждая
Первые театральные постановки С.М.Эйзенштейна в московском театре Пролеткульта
(“Мексиканец” по Дж.Лондону, “Лена” В.Ф.Плетнева и др.), постановки
В.Э.Мейерхольда, наконец, спектакли 2-го МХАТ с участием М.А.Чехова (“Гамлет”,
“Ревизор”, “Петербург”) - все они были проникнуты попыткой оформителей и актеров
показать “жизнь невидимую”, раскрыть тайную суть изображаемого, вывернув
обыденность “наизнанку”. То же самое можно было наблюдать на художественных
выставках, где наряду с реализмом и импрессионизмом проявлялись те же тенденции, что
в литературе и в театре, сводившиеся, в конечном счете, к попытке увидеть подлинную
суть вещей, реальность которой уже не подлежала сомнению, почему и писал Н.Гумилев,
что
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для седьмого чувства.
Что питало эти стремления, порывы и надежды? Что рождало их у людей, как можно
заметить, весьма различных по своим характерам, воспитанию, образованию и
мировоззрению? Я пишу здесь о представителях искусства только потому, что их
творчество, как результат душевной и интеллектуальной жизни, продукт этой жизни,
особенно наглядно и открыто для всех, тогда как жизнь человека науки протекает
изолированно от общества, а его внутренние переживания претворяются (или
откладываются) в реалиях, требующих специальной подготовки и знаний.
53
На первый взгляд, весьма распространенный в предшествующие десятилетия, эти
искания форм и смыслов явились непосредственной реакцией на окружающую
действительность, на события мировой и гражданской войн, на годы революции, на
перестройку жизни общества и “переоценку ценностей”. Другими словами, творящие
откликались на требование времени, выполняя некий “социальный заказ”. Однако
внимательное рассмотрение общей картины происходившего убеждает в обратном: время
и общество отнюдь не требовали таких формалистических опытов и символического
прочтения реальности.
Наряду с “революционным” искусством, к слову сказать, занимавшим лишь небольшую
часть общего пространства, продолжало существовать и развиваться традиционное
реалистическое искусство, пользовавшееся у “масс” как раз большей популярностью и
любовью. Подтверждений тому находится достаточно много как в периодике тех лет,