Мое побережье

Luft_waffe

Нора, словно почувствовав внимание со стороны, обернулась.

— О, вот и они! Стив, выглядишь шикарно. — Я подавила рвотный рефлекс, даже не беспокоясь о том, чтобы скрыть свою реакцию, когда она резким маятником качнулась к ошарашенному Роджерсу и мазнула губами по щеке. Я же, видимо, была для нее чем-то сродни пустому месту. — Значит так, сперва говорит речь директор, потом выступаю я и приветствую всех… — я не слушала. Надеюсь, Стивен запоминал хоть десятую часть ее трескотни и не упустит момент, в котором повествуется о танце. Я не слушала.

Это

было похоже на немое кино. Или на джаз в машине Роджерса, когда игра трубы постепенно сходит на нет, и все вокруг медленно замирает, оставляя лишь приглушенные ноты рояля на фоне и тусклый прожектор, вырывающий из общего окружения двух людей, стоящих друг напротив друга.

Тони держал в руке пластиковую бутылку кока-колы, но чутье мне подсказывало, что данного напитка там была только разбавленная часть. Этот взгляд человека, глотнувшего нечто крепкое «для настроения», ни с чем не спутаешь. Льющаяся через край самоуверенность в потемневших глазах и бьющее по нервам откровение — каждая эмоция настоящая и на лицо.

Взгляд, от которого петелька на шее душила. Не тот, что у Стивена, глаза которого не находили места и точки опоры. Эти глаза знали, куда смотреть, знали, что заставляют чувствовать, и не прерывали акта садизма.

На бедра — слегка склонил голову, будто прикидывая, есть под юбкой белье или нет. Очевидно забывая, что я — не его Уэшвилл.

Вверх и все больше тормозя с каждый мгновением приближения к груди. Он даже не попытался скрыть свою пошлую, возмутительную и… поразительно прекрасную игривую ухмылку, разглядывая то, что не было прикрыто бюстгальтером — ничем, кроме моей тонкой жидкой платины.

Жар от смущения не давал вздохнуть и маревом окутывал мозги. Сердце забилось, точно ошалелое — как еще ребра удерживали?

А затем коньячные глаза устремили внимание к плечам, и почему-то замерли, рассеяв фокус. Время от времени скользя к шее и теряясь.

Никогда прежде мне еще не хотелось так страстно щелкнуть пальцами перед его носом или оказаться в этой странной голове, попытавшись хоть одним глазком подсмотреть, что же там творится.

Я не вытерпела и нервно закусила губу, с неудержимо растущей паникой осознавая, что он перевел взор на них.

Стив, пошевеливший рукой, в которую я так отчаянно вцепилась, спас меня от необходимости играть в эти его чертовы игры на стойкость. Я проиграла. Такая слабая.

Слишком сильно ты на меня влияешь.

— Может, сходим к столу с едой?

Не имею представления, какую степень сокрушения выражало мое лицо, но Роджерс поспешно кивнул.

— У нас около десяти минут свободного времени.

Он не успел договорить, как я мертвой хваткой сжала его локоть и потащила прочь от Уэшвилл, от колонок и от него, капитулируя позорно и безнадежно.

Десять минут. Если я простою десять минут на улице, успею ли я остыть хотя бы наполовину?

— Я бы выпила что-нибудь, — сообщила не столько Стиву, сколько просто озвучила мысль вслух.

— Тут должна быть вода…

— Не воду — водку с мартини, скажем. Предельно сухой, с оливками.

Да, много оливок, штуки три, не меньше.

Растерянный взгляд Стивена, не до конца понимающего, говорится это серьезно или он чего-то недопонимает, я предпочла проигнорировать.

Характерная тишина вкупе с приглушенным светом, воцарившаяся в зале перед тем, как заиграет музыка, накаляла нервы до предела. Мир будто бы сузился до одной точки, стоящей в нескольких метрах от меня напротив, имя которой — Стив Роджерс.

Это танец. Это просто один, пропади он пропадом, танец, к которому мы готовились месяц. Движения были доведены до автоматизма, но напряжение ослабевать не спешило — тогда, в зале, на нас не глазел целый поток, жадно ждущий то ли чего-то грандиозного, то ли чьего-нибудь падения.

Заиграл проигрыш; я едва не запуталась в подоле платья, лишившись высоты в виде каблуков, однако почувствовала себя меж тем невероятно счастливой. Кто знает, оступилась бы я или нет от волнения, не реши в последний момент снять туфли и переобуться в захваченные на всякий случай балетные чешки. Земля под ногами в них ощущалась в сто крат уверенней.

Стив поднял руку, позволяя мне прокружиться под его локтем. Присел на одно колено — конечно, фантазия Уэшвилл была до примитивности ограниченной.

Колебание воздуха — становится сзади и подставляет выпрямленные горизонтально руки под мои ладони, удерживая мягко, но крепко.

«Ты все еще видишь, что я чувствую?»*

Раз-два-три, раз-два-три, поворот.

«Мне становится легче…»

Уцепиться за протянутые ладони. Раз-два-три. Так близко, что стукаются коленки. Раз-два-три; как в «Гордости и предубеждении». Столь далеко, что мышцы натягиваются, сродни струнам.

Раз-два-три. В ту самую стойку, правильность которой я ему корректировала после занятия, оставаясь вдвоем наедине с зеркалом. Теплая рука касается голой спины — кажется, слишком горячей, хотя это Стив, а не я, облачен в пиджак.

«Когда ты заключаешь меня в объятия».

Рука в руке, быстрый вальс. У Роджерса широкий шаг. Хочется обнять его и сказать, что он большой молодец, когда он не забывает про принцип «обхожу партнера-уступаю партнеру».

Стив ни разу не сбивается и не теряет равновесия от кружения, ловко подстраивается под мои движения, едва мы не сталкиваемся с нерасторопной парочкой, дамочка в которой была на высоких каблуках — без толики сопротивления опускает руку одновременно с моей, не приходится даже с силой дергать вниз, дабы не убить несчастных.

Он не слишком теряется, когда мы смещаемся на самый центр, и наступает на мое платье рекордный один раз — это на фоне Тони, за которым я умудрялась наблюдать боковым зрением, и чья нога буквально запуталась на высокой скорости в летящей юбке Уэшвилл.

«Дай мне то, во что я поверю».

Так просто с ним двигаться. Словно летишь по воздуху.

Я боялась, что руки заскользят по шелковой поверхности платья, но ничего страшного не произошло, когда Стив без труда поднял меня и быстро прокуружил.