Мои воспоминания
Шрифт:
Охота
С самого раннего детства мы увлекались охотой.
Любимую собаку отца, ирландского сеттера Дору, я помню с тех пор, как помню себя.
Помню, как подавали к дому тележку, запряженную какой-нибудь смирной лошадью, и мы ехали на болото, на "Дегатну" или в Малахово.
На сиденье садился папа, иногда мама или кучер, а я с Дорой усаживался в ногах.
Подъезжая к болоту, папа слезал, ставил свое ружье на землю и, держа его левой рукой, начинал его заряжать.
99
И папа бил им до тех пор, пока он не выскочит совсем из дула.
Тогда он сыпал дробь и также запыживал и ее. Дора в это время вертелась около нас и, широко размахивая пушистым хвостом, нетерпеливо визжала.
Когда папа шел по болоту, мы ехали по берегу, немного сзади него, и я с замиранием сердца следил за поиском собаки, за взлетом бекасов и за выстрелами.
Иногда папа стрелял недурно, хотя часто горячился и тогда пуделял отчаянно.
Весной мы любили ходить с ним на тягу.
Часто мы стояли в "Заказе", близко от "зеленой палочки", но любимым нашим местом был "пчельник" за Воронкой.
Там в старину стояли наши пчелы, и в низенькой, закопченной избушке жил кривой пчеляк Семен.
Осенью, во время пролета вальдшнепов, папа увлекался охотой за ними, и между ним и нашим учителем-немцем, Федором Федоровичем, возникало соревнование.
Федор Федорович большей частью ходил "zur Eisenbahn"* к тому месту, где казенную засеку пересекает железная дорога, а папа любил больше места за Воронкой.
К обеду оба возвращались, хвалились добычей и делились впечатлениями.
Когда Федор Федорович убивал меньше, чем папа, то он оправдывался тем, что папа ходит с собакой, а он без собаки.
Один раз вышло наоборот.
Папа решил в этот день не ходить на охоту и позволил Федору Федоровичу взять с собой Дору.
Когда Федор Федорович уже ушел, папа не вытерпел, взял ружье и, никому ничего не говоря, пошел в засеку.
К обеду оба вернулись, и папа принес на два вальдшнепа больше, чем Федор Федорович.
* к железной дороге (нем.).
100
Оказалось, по его словам, что без собаки вальдшнепы вылетают ближе и стрелять их гораздо легче.
Таким образом, Федор Федорович был развенчан и мы, дети, торжествовали.
Недолгое время, года два или три, я, уже юношей, ходил на ружейную охоту вместе с папа.
У него тогда была черно-пегая Булька, а у меня необычайно умный и самостоятельный маркловский Малыш.
Когда папа уже бросил
Он рассказывал нам, как Малыш приходил к нему в комнату и приглашал его на прогулку.
В обычный для прогулки час дверь кабинета открывалась, и Малыш тихо входил в комнату.
Если он видел, что папа сидит за столом и занимается, он конфузливо косился и крался неслышными шагами, приподымая ногти и ступая на одни пятки. Когда папа на него взглядывал, он отвечал незаметным движеньем прута (хвоста) и ложился под стол.
– - Точно он знает, что я занят и нельзя мне мешать,-- говорил папа, удивляясь его деликатности.
– ---------------
Но любимая наша охота была с борзыми в наездку.
Какое это было счастье, когда утром лакей Сергей Петрович будил нас рано-рано пред рассветом, со свечкой в руках!
Мы вскакивали бодрые и счастливые, дрожа всем телом от утреннего озноба, наскоро одевались и выбегали в залу, где кипел самовар и уже ждал нас папа.
Иногда мама выходила в халате и надевала на нас лишние пары шерстяных чулок, фуфайки и варежки.
– - Левочка, ты в чем поедешь?
– - обращалась она к папа.-- Смотри, нынче холодно, ветер. Опять в одном кузминском пальто?* Поддень хоть что-нибудь, ну для меня, пожалуйста.
* Это было любимое отцовское пальто. Когда-то было куплено у А. М. Кузминского. Оно было светло-серое и отличалось тем, что было впору каждому человеку. На моей памяти его вывертывали наизнанку два раза. (Прим. автора.)
101
Папа делает недовольное лицо, но наконец подчиняется, подпоясывает серое короткое пальто и выходит.
Начинает светать, к дому подводят верховых лошадей, мы садимся и едем к "тому дому" или на дворню за собаками.
Агафья Михайловна уже волнуется и ждет нас на крыльце.
Несмотря на утренний холод, она ходит простоволосая, раздетая, в распахнутой черной кофте, из-под которой виднеется иссохшая, засыпанная нюхательным табаком грязная грудь, и костлявыми узловатыми руками выносит ошейники.
– - Опять накормила?
– -строго спрашивает папа, глядя на вздутые животы собак.
– - Ничего не кормила, по корочке хлеба только дала.
– - А отчего же они облизываются?
– - Вчерашней овсяночки немного оставалось.
– - Ну вот, опять будет протравливать русаков, -- это невозможно с тобой! Что ты, назло мне это делаешь?
– - Нельзя же, Лев Николаевич, целый день собаке не евши пробегать, право, -- огрызается Агафья Михайловна и сердито идет надевать на собак ошейники.