Молодость
Шрифт:
Открыл крышку. Тронул металл. Взял пистолет в руки. Это был редкой красоты наградной ТТ, ладный, тяжелый, благородной вороненой стали. Долгие годы он хранился в хорошей смазке, так что – пришлось разобрать, вытереть, проверить. Патроны хранились отдельно. Как опытный и ответственный военный, Николай Николаевич знал, что в мирное время их нельзя держать вместе.
Он вышел из дома спокойной, уверенной походкой молодого человека. Если бы кто-то смотрел на него со спины, то ни за что не сказал бы, что это идет девяностолетний старик. Но улицы вымерли, люди спали там, где их застал
Подошел трамвай. Старик вскочил на подножку. Салон был пуст, он не стал садиться, а только взялся за поручень и уставился в окно. Сначала поплыли кирпичи обувной фабрики, потом темные-темные листья сквера, а потом появилась река, которой он не видел уже много лет и которая совсем обмелела, как будто ее не было вовсе.
6
Вторым не спавшим человеком, конечно же, была Лика. Каждую секунду она помнила о Старике и каждую секунду хотела убежать из театра. Сначала клялась: доделать грим – и рвануть. Потом спектакль начался, как магнитом потянуло к кулисам, и музыка, волшебная для зрителей, ей показалась страшной. Захотелось убить Пушкина с Чайковским за то, что все так медленно, что Графиня поет не сначала.
Потом Елена начала петь, и уже невозможно было уйти. Лика много раз слышала на репетициях ее сильный и красивый голос, но сейчас в нем появилась какая-то тайна, которой не было раньше, без которой ни сила, ни красота не имеют смысла.
Ну и понятно, что Лика не просто стояла, открыв рот – прежде всего, она следила за гримом. Пока Елена пела, стоя на месте, все было еще ничего, но когда стала ходить и жестикулировать, вот тут сердце забилось и упало куда-то сразу, минуя пятки, ниже пола.
Тем не менее время шло, ничего плохого не случалось, дедушкина школа давала себя знать. И тогда, отступая шаг за шагом от кулис, отрываясь от музыки, как от властного притяжения большой планеты, Лика вышла в коридор, спустилась на первый этаж и пулей вылетела на улицу. Тут же угодила под притяжение другого гигантского тела – трамвай проехал перед самым носом, истерически зазвенел, перепугавшись больше ее самой. В салоне было пусто, ну, может быть, сидел один пассажир. Она не успела его разглядеть – вскрикнула от неожиданности и даже немного разозлилась.
Вечно эти трамваи носятся как угорелые, скатываются с горки после «обувной» и скорость не сбавляют. Но думала она об этом недолго – только ту секунду, пока трамвай проносился мимо щеки. Потом рванула дальше, заставляя ноги бежать быстрее, рассерженная, что ее заставили притормозить.
Несколько капель упали на голову: одна-две около Старого моста и две-три у 21-й школы. Дождь все-таки потихоньку собирался. Она подумала о том, что, слава богу, на ней нет грима, и о том, что за все время, пока была бабушкой, ни разу не было дождя. На Челюскинцев перед парикмахерской нырнула во дворы, выставила голову вперед и пронеслась через уже мокрые листья вверх, к зеленому холму, к лестнице, ведущей на улицу, где жил Старик.
Лика так за него волновалась, что даже не подумала,
Она влетела в подъезд, поднялась по лестнице и вдруг увидела, что дверь в квартиру приоткрыта. Тихонько вошла, притаилась. Из комнаты доносился гневный голос Олега, внука Старика:
– Кто вас здесь оставил?!!
– Его жена, – робко отвечал курсант.
Лика сделала еще шаг к двери.
– Какая жена?! Что вы несете?
– Вот эта, с фотографий, – Антонов нерешительно указал на черно-белые военные снимки.
– Это он вам про нее рассказал?
– Так она сама тут была, а потом в школу поехала.
– Она?! – Олег чуть ли не в лицо ткнул курсанту фотографию молодой Ани в военной форме.
– Ну да, а какая еще? – ничего не понимая, ответил курсант.
7
Легко бежать быстро, когда знаешь – куда. Лика рванула с места, надеясь, что идея придет по дороге: может быть, на лестнице, может быть, во дворах или на улице. Но она пришла в трамвае. Водитель вообще еле притормозил, открыл двери и сразу закрыл: никого не было в салоне и никого на остановке. Лика успела нырнуть внутрь, сама не понимая зачем. Просто они как-то одновременно сошлись с трамваем в одной точке: она, вылетев из дворов, а он – скатившись с горки. Получилось по привычке, что ли: раз есть трамвай, надо в него прыгнуть.
Медленно поплыла мимо красная стена, потом начался сквер, и ветер всколыхнул черные кроны на деревьях. Лика включила телефон, набрала номер.
Антошка сидел дома один. Мама ушла на работу, папа к дедушке, а Паша – «в оперу». Было сказано ничего не трогать, но смотреть никуда не запрещалось. Поэтому он, ничего не нарушая, просто встал в прихожей у телефонного аппарата и с любопытством смотрел, как тот трясется, как дребезжит на диске разболтанная скобочка возле цифры «ноль».
Лика ждала долго, трамвай уже почти переехал через реку. Она набрала другой номер.
Паша сидел в опере, и, слава богу, что с краю ряда. Телефон зазвонил в кармане, физичка Эмма Львовна посмотрела на Пашу, следуя ее же выражениям, «как Ленин на буржуазию», и, испугавшись, он выбежал в фойе, не успев даже посмотреть, кто звонит.
– Алло! – прошептал он.
Лика тоже зачем-то прикрыла трубку рукой, хотя никого вокруг не было:
– Паша, здравствуй, это Анна Петровна. Ты не подскажешь, в каком поселке у дедушки дача?.. Спасибо большое.
Он уже почти закрыл свою «раскладушку», как вдруг увидел имя вызывавшего абонента. Вернулся в зал, сел на место. Его затрясло, потому что чудес не бывает, потому что две недели назад Лика пропала, а виноват во всем он. Неизвестно, жива ли она вообще. Была бы жива – давно нашли бы. Он не понимал, почему у Анны Петровны ее телефон, как они могут быть связаны. Артисты пели, музыка играла громко, и Паша, вглядываясь в лицо Елены, узнавал в нем совсем другие черты.