Молодой Ленинград 1981

Попов Евгений Анатольевич

Шурка старался не смотреть на Ивана. Иван смотрел в одну точку, шумно хлебал чай и о чем-то сосредоточенно размышлял. Лоб у него собрался в гармошку, он шевелил толстыми губами.

— Ты что, одна с мамкой живешь? — наконец спросил Иван. — А где отец?

— Помер, — без выражения ответила Анька. — В речке утонул по пьяному делу.

— А если и в самом деле лодку украдут? Чего ты сидишь здесь?

— Боюсь, — Анька жалобно посмотрела на Ивана.

— Так у тебя вон ружье висит, — приставал Иван. — С ружьем ведь не страшно.

— Оно не стреляет. Веревочками связано.

— Отстань от нее, — сказал Шурка. — Я сейчас схожу проверю.

— И я с тобой, — сказал Иван.

— Не

надо, сам справлюсь.

Шурка напялил фуфайку, немного подумал и снял со стены ружье.

— Оно не стреляет, — повторила Анька.

— На всякий случай, — решительно сказал Шурка. — Попугать можно.

Он вышел на улицу. Ветер утих, тишина. Днем слякоть, а сейчас — снег. Подумать только — снег в марте! Шурка решил обойти все лодочное хозяйство, из конца в конец, два раза. Увидел их весла, сиротливо лежащие на берегу, пинком сбросил в воду. Весла хлюпнули и уплыли вниз по течению. На берегу было пустынно. Какие тут могут быть воры! Какому дураку взбредет в голову ночью воровать лодку?

Шурка шел неторопливо, по-хозяйски поправлял на плече ружье, с сознанием собственной нужности и важности. В ушах Шурки еще звучали слова замурзанной Аньки: «Помер». Но главное — ее равнодушный и спокойный голос. Значит, они хотели украсть лодку, а за эту лодку Анькина мать выплачивала бы деньги…

— Дурацкие порядки, — вслух сказал Шурка. — Почему она должна платить деньги, если какие-то сволочи вздумают украсть лодку?

Ему сейчас захотелось встретиться с настоящими ворами, стрелять, бороться, отнимать нож и, истекая кровью, все-таки задержать преступников. Шурка был настроен решительно.

Но воров, как на грех, не было. Он дошел уже до конца и повернул обратно. И вдруг услышал шорох. Он доносился из-за огромного пузатого баркаса и был таким явственным, что сомнений быть не могло — там кто-то есть!

Шурка замер и стал прислушиваться. Шорох повторился, и сейчас уже гораздо громче. Шурка почувствовал, как ему стало жарко. У него затряслись руки. Воры!

Он так перепугался, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Первой его мыслью было — присесть и затаиться.

А за баркасом уже шуровали вовсю. Там что-то скребли, кто-то вздыхал, и Шурка отчетливо слышал чей-то шепот.

— Руки вверх! — заорал Шурка, пугаясь своего крика, и от испуга крикнул еще громче: — Руки вверх, говорю!

Шорох прекратился.

— Выходи, — прошептал Шурка, — стрелять буду…

Никто не выходил.

— В последний раз говорю, — плачущим голосом проныл Шурка, — выходи, позову милицию…

«Что я плету? — пришло ему в голову. — Откуда здесь милиция?»

Из-за баркаса выбежала собака. Обыкновенная черная дворняга с коротким обрубленным хвостом. В зубах она бережно несла обглоданную кость…

В избушке на курьих ножках было тепло. Иван сидел на топчане. Анька примостилась рядом и, мечтательно закрывая глаза, пискляво пела:

Зачем вы, девочки, красивых любите? Непостоянная у них любовь…

Шурка повесил ружье на гвоздь, разделся и кратко сказал:

— Порядок. Воров пока не предвидится.

Евгений Сливкин

СТИХИ

ПОХВАЛА ЧЕРЕПАХЕ

Среди зверья не стало страха — хватают руку мягким ртом, но, как спартанец, черепаха не расстается со щитом. Она с людьми

умеет ладить, но не умеет — угодить. Ее сквозь панцирь не погладить, а наступив — не раздавить. К земле прикладывает брюхо, полет под веками тая. Невозмутимая старуха, не ты ли бабушка моя?!

ПТЕНЕЦ

Хлеб не клевал, водой не хлюпал, куриной не гулял страной: еще над ним скорлупныи купол — затянут белой пеленой. Птенец! Поторопись потрогать мираж: взошла твоя тропа! И месяц — как звериный коготь! И не спасает скорлупа! Ты встанешь голеньким и юным: на пятках — шпоры, клюв — у лба, и гребень… Главное — проклюнул! Все остальное лишь судьба.

ПРАВИЛО ХОРОШЕГО ТОНА

Уступаю старшему место под солнцем, уступаю младшему место под луной, потому что верю: мне звезда найдется, новая планета будет надо мной.

ТЕННИСИСТ

Пересекаю парк по хорде. Дождит. С деревьев сдернут лист. Отважно мячик бьет на корте промокший мальчик-теннисист. Костюмчик узок и застиран, но тренировано плечо! Наедине с осенним миром он дышит слишком горячо. Как он без промаха… ракеткой! Забыл, наверно, обо всем! И, как зверек, железной сеткой большого корта обнесен.

«На горизонте парус — это март!..»

На горизонте парус — это март! Февраль уже готовится к отходу. Он двинется, подобно пароходу без капитана, компаса и карт. Горячая звезда ныряет вниз и в облаке проделывает прорубь. Проснулся перед смертью старый голубь и воркованьем огласил карниз, что означало — он готов к весне, не сетует ничуть на скоротечность, что кто-нибудь другой умрет во сне и в дураках останется на вечность.