Морально нечестивый
Шрифт:
— Привет. — Каталина нервничает, когда входит в комнату. Она кажется другой, и в то же время такой же. Как будто годы не прошли вовсе. Ее волосы — все та же масса локонов цвета вороньего крыла. Ее лицо бледное и усыпано веснушками. Она выглядит молодой, невинной… нетронутой. И эти глаза. Я никогда не видел более выразительной пары глаз. И в них нет и намека на узнавание.
— Каталина. — Я приветствую ее, стараясь, чтобы мой голос не выдал моих чувств.
— Мой брат, должно быть, рассказал тебе об обстоятельствах. — Ее руки аккуратно сложены на коленях, и она, кажется, старается не ерзать.
— Ему пришлось, — отвечаю я, пытаясь сосредоточиться на разговоре, а не на своих блуждающих мыслях.
Мне стоит больших усилий выглядеть незаинтересованным. Мне нужно оценить, как она относится к браку, и, возможно, помнит ли она…
— Ты согласна на брак? — спрашиваю я, и она бодро кивает.
— Да, — говорит она, но потом хмурит лоб. — Но сначала я должна тебе кое-что сказать. После этого ты сможешь решить, хочешь ли ты жениться на мне. — Я снова маскирую свои черты и жду, что она скажет, надеясь, что это не то, что я думаю…
— Я не… — начинает она, но качает головой. — Я не невинна. — Она смотрит на меня нерешительно, ожидая, что я осужу ее за это. Как я могу? Когда вещи, которые я сделал, настолько чудовищны… настолько отвратительны, что, если бы она знала, то не смотрела бы на меня так, этими своими большими светящимися глазами.
— Меня это не волнует. — Я с силой выдавливаю слова с губ.
— Это еще не все. У меня есть дочь… — продолжает она, и я делаю паузу, вспоминая то, что рассказал мне Энцо. Священник совратил ее дочь. Красная дымка застилает мне глаза, и мне приходится глубоко дышать, чтобы сохранить спокойствие.
— Энцо упоминал об этом, — просто говорю я.
— Я не буду разлучаться с ней. — Я никогда и не думал, что она оставит свою дочь. Может, я и чудовище… но я не настолько злой.
Но тогда… Я должен спросить.
— Сколько ей лет? Твоей дочери?
— Ей девять с половиной. Она очень хорошо себя ведет, она не будет тебя беспокоить, — объясняет она, а моя рука вцепилась в подлокотник. Ей девять… такая взрослая. Я поворачиваю голову, чтобы она не увидела эмоций в моих глазах. У Каталины есть дочь. Девятилетняя дочь. Так вот почему она исчезла?
— Как ее зовут? — спрашиваю я, хотя это убивает меня изнутри.
— Клаудия. — Клаудия… Я перебираю в голове ее имя.
— Хорошо. Тебе с Клаудией не о чем беспокоиться, — заверяю я ее. Как только они узнают мое имя, я позабочусь о том, чтобы никто не смог им навредить.
— Это не… проблема? — Неужели она действительно думала, что меня это волнует?
— Нет. У меня дома есть младшая сестра. Они не так уж далеки по возрасту и могли бы поладить. — Кажется, мои слова принесли ей облегчение. Но мне нужно воспользоваться этим, чтобы сообщить ей условия брака. — Однако, — начинаю я, — у меня также есть некоторые основные правила. Вот почему я попросил Энцо разрешить мне поговорить с тобой заранее. — Я также хотел увидеть ее реакцию. Но теперь? Как я могу из лучших побуждений воспользоваться ею… когда во мне столько всего плохого?
Как я ненавижу свое прошлое и тот багаж, который делает меня таким плохим для нее. И все же, я никогда не мог найти в себе силы
— Это будет брак только на бумаге. Я дам тебе свое имя, и я буду обеспечивать тебя и Клаудию. Вы ни в чем не будете нуждаться. У тебя будет своя комната в доме. Как ты будешь проводить свое время, зависит только от тебя. Я буду беспокоить тебя, только если будет какое-то мероприятие, на которое мы приглашены, или если мы будем его устраивать.
— Я не против. — Она кажется ошеломленной моим списком требований, но тут же соглашается со всеми из них.
— И последнее. Не прикасайся ко мне. — Мне нужно добавить это. Для моего душевного спокойствия. И все же… если бы я только мог вынести чье-то прикосновение… этим кем-то была бы она.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, сморщив нос в замешательстве.
— Просто. Я не люблю, когда ко мне прикасаются. Даже что-то незначительное, вроде прикосновения руки. Не надо. — Я знаю, что мой голос звучит грубо, но, возможно, если я с самого начала установлю прохладные отношения, то мы оба не будем мучиться вопросом "что, если". Я и так буду мучиться, зная, что она в моем доме, в пределах моей досягаемости, а я не могу к ней прикоснуться. Лучше держать границы.
Она кивает, почти рассеянно.
— Лучше с самого начала изложить наши требования. Тогда не будет разочарований. — говорю я ей. Она должна знать, что это никогда не будет больше, чем деловая договоренность. Но что еще важнее, я должен помнить об этом. И тут я понимаю, что есть еще одна вещь, которую нужно обсудить.
— Это не значит, что ты можешь встречаться с другими мужчинами. — Никто к ней не прикоснется. Она будет моей… хотя не будет.
— А как насчет тебя? — Она прищуривается.
— Я? — Я почти хочу рассмеяться. Неужели она не слышала ничего из того, что я сказал до этого?
— Это будет брак только на бумаге, как ты сказал, но мне не разрешается быть с кем-то еще. Тогда как насчет тебя? — Уточняет она, и я смеюсь. Это просто смешно. Ах… если бы она только знала, что я не прикасался к другой женщине с тех пор, как впервые увидел ее, много лет назад… она, наверное, сочла бы меня ненормальным.
— Тебе не стоит об этом беспокоиться, Каталина. — Я сосредотачиваюсь на ней, когда произношу эти слова. — Мой недуг, так сказать, распространяется на всех. Я буду верен своей клятве, в этом ты можешь быть уверена. — Я делаю большой глоток воздуха, близость к ней уже сводит меня с ума. — Если бы я мог… — Я прервался. Ей не нужно знать.
— Итак, если мы оба согласны? — Я не думаю, что смогу долго находиться рядом с ней. Я уже слишком напряжен.
Вскоре к нам присоединяется Энцо, и мы решаем зарегистрировать наш брак до конца недели. Я очень немногословен в своих ответах, и как только я понимаю, что больше не нужен, то ухожу.
Только когда направлялся домой, мне пришло в голову, что Влад должен был знать. Да, то, чего я хотел больше всего, будет моим… и не будет одновременно. Я сухо смеюсь над мыслью… и вспоминаю, как впервые увидел Каталину. Она заворожила меня тогда, как и сейчас. И я женюсь на ней. В другой жизни, возможно, меня бы считали счастливчиком. А в этой… это еще одна цена, которую я должен заплатить за свои грехи.