Морально противоречивый
Шрифт:
— Микеле, — выдыхает она, — Микеле Гуэрра, — наконец произносит она, и я дую в огонь, мгновенно туша его.
Она падает, ее дыхание сбивается, когда она пытается взять себя в руки. Все ее тело сотрясается в конвульсиях, она вся покрыта потом, ее глаза почти закатываются к затылку.
— Микеле — мой контакт, — выдыхает она.
— Правда, — протягиваю я, не совсем удивленная, что кто-то такой скользкий, как Микеле, был вовлечен в это.
— Хорошо. Видишь, мы можем говорить вежливо, — я улыбаюсь ей. — А теперь перейдем к победному
Она пытается глубже вжаться в стол, хотя ее путы не позволяют ей достаточно двигаться. Она качает головой, переводя взгляд с Влада на меня, почти размышляя, стоит ли хранить тайну ради большей боли.
— Остров Эллис, — в конце концов отвечает она, ее голос едва громче шепота.
Я поворачиваюсь к Владу и вижу, как в его голове крутятся колесики.
— Там есть заброшенная больница, но это федеральная территория, — он хмурится, закрывает глаза и выдыхает, — Это намного больше, чем мы думали, Дьяволица.
— Мы займемся этим. По одному человеку за раз. По крайней мере, теперь мы знаем и о Микеле, — добавляю я с усмешкой.
Я встречала этого человека только один раз, но этого было достаточно, чтобы прочно занести его в мой список дерьма. Он фанатичный кретин, которому, казалось, нравилось заставлять страдать тех, кто слабее его.
— Нет, ты не можешь… — Мать-настоятельница начинает двигаться, морщась от боли, когда веревка врезается в ее запястья. — Ты не можешь причинить ему вред, — продолжает она, и я хмурюсь.
— Почему это нет? — Влад низко наклоняется перед ней, щелкая пальцами, когда она отключается.
— Он твой брат, — она поднимает на меня взгляд, и впервые я вижу в нем чистый страх. — Ты не можешь убить своего собственного брата, — продолжает она прерывающимся голосом.
— Что? Это невозможно. — Я поворачиваюсь к Владу, и у него такое же выражение недоверия.
— Это не так, — ее голос дрожит, когда она продолжает. — Николо… он, — она громко сглатывает. — Когда Микеле был моложе, у него была лейкемия. Николо пришел ко мне с идеей, сказав, что он мог бы поправиться, если бы мы нашли подходящую пару, — в тот момент, когда она произносит эти слова, я уже знаю, к чему она клонит.
Все мое тело напрягается, но я могу только слушать, как она все рассказывает.
— Он знал, что Микеле его сын, — она сухо смеется, — точно так же, как Бенедикто знал, что он не его. С самого начала Николо пытался незаметно найти пару и безуспешно перебрал всех их родственников. Пока он не пришел ко мне и не сказал, что может быть другая возможность, — она останавливается, поднимая взгляд на меня, — ты.
— Я не понимаю.
— Николо сказал, что есть вероятность, что ты можешь быть его дочерью, и к тому моменту ты была последним вариантом. Микеле был почти мертв, и ему становилось хуже с каждым днем. И поэтому мы провели тесты, — она делает паузу, в ее глазах мелькает что-то похожее на… жалость? — И они вернулись радостные. Ты не только была его сестрой, но и подходила ему, —
— Итак, вы сделали пересадку, — продолжаю я, и она просто кивает.
Влад всегда рядом, чтобы обхватить меня за плечи, когда я чувствую, что у меня кружится голова.
Николо — был моим биологическим отцом. Точно так же, как Микеле — мой биологический сводный брат. Мои руки начинают дрожать от гнева, когда я понимаю, что Николо все это время знал, и все же он был слишком готов пожертвовать мной ради Микеле.
— Сиси, — шепчет Влад мне в волосы, но я поднимаю руку.
— Зачем? — я обращаюсь к Матери-настоятельнице. — Зачем вам пришлось пройти через все эти неприятности, чтобы помочь ему?
Ее губы сжимаются в жесткую линию, когда она отворачивает голову.
— Зачем? — повторяю я, берясь за другую свечу.
Она реагирует немедленно, толкая свое тело назад.
— Он мой племянник, — шепчет она, — со стороны матери, — наконец признается она, и на мгновение мне становится жаль ее, потому что все, что она сделала, было ради ее семьи.
Но в то же время, сколько других людей должны пострадать из-за этого? Почему я должна была страдать из-за этого?
Я вырываюсь из объятий Влада, мои пальцы сжимаются на маленьком контейнере с маслом.
Разжимая ее челюсть, я выливаю всю жидкость ей в горло, наслаждаясь булькающим звуком, когда она давится, пытаясь выплюнуть. Когда все это проглочено, то я просто сжимаю рукоять ножа и вонзаю его ей в живот, годы боли и унижения всплывают на поверхность и заставляют меня утонуть в воспоминаниях.
Я поворачиваю лезвие, проделывая еще большую дыру в нижней части ее живота. Крики боли настоятельницы даже не волнуют меня на данный момент, моя единственная цель — сделать ее смерть как можно более мучительной.
Для меня и для всех остальных, которых она оскорбляла.
Я впиваюсь в ее живот, пока не появляется зияющая дыра, кровь хлещет и проливается на пол. Она кричит и захлебывается от еще большего количества крови, текущей изо рта и носа, но все ее попытки тщетны, потому что она удерживается на месте с помощью наручников.
Схватив другую свечу, я подношу огонь к ее животу, держа его близко и сжигая ее внутренности, пока пламя не встретится с горючим маслом в ее желудке, искра воспламеняется и быстро распространяется по всему ее открытому животу.
Я делаю шаг назад, тяжело дыша. Я могу только восхищаться своей работой, когда ее тело загорается, как костер, ее крики поглощаются небольшими взрывами. Выражение ее лица застыло в ужасе, глаза широко раскрыты, рот разинут в агонии. Она уже потеряла сознание от боли, и я наслаждаюсь тем, что месть никогда не была слаще.
Долгое время я просто смотрю на нее, позволяя ее смерти проходить сквозь меня в попытке заполнить пустоту в моем собственном сердце.
Но действительно ли это работает?