Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

«Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру — зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук… Вместо 60 профессоров, приехавших из Германии в Москву и другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда своих сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность чрез 10, 15 лет произвела бы в России ученое состояние. Смею сказать, что нет иного действительнейшего средства для успеха в сем намерении. Строить, покупать домы для университетов, заводить библиотеки, кабинеты, ученые общества, призывать знаменитых иноземных астрономов, филологов — есть пускать в глаза пыль» [175] .

175

Карамзин Я. М. Указ. соч. С. 66.

Исследователи

уже давно заметили, что настоящей мишенью, в которую бьют упреки Карамзина, был не Сперанский или другие либеральные реформаторы начала царствования, а сам Александр I. Нападая на недостатки реформ Муравьева, Карамзин видел в них прежде всего отражение духа идеализма, стремления к внешней красоте реформ на бумаге, неумения и нежелания приспособить их к конкретным условиям, а поэтому неспособности в целом принести пользу государству, характерных для самого императора. Рассматривая университетское самоуправление, Карамзин подчеркивал, что множество дополнительных обязанностей профессоров мешают преподаванию наук: «Заметим также некоторые странности в сем новом образовании ученой части. Лучшие профессора, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста, или более, училищ, подведомых университетскому совету. Сверх того, профессора обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ… Сколько денег и трудов потерянных! Прежде хозяйство университета зависело от его особой канцелярии — и гораздо лучше. Пусть директор училищ года в два один раз осмотрел бы уездные школы в своей губернии; но смешно и жалко видеть сих бедных профессоров, которые всякую осень трясутся в кибитках по дорогам! Они, не выходя из совета, могут знать состояние всякой гимназии или школы по ее ведомостям: где много учеников, там училище цветет; где их мало, там оно худо; а причина едва ли не всегда одна: худые учителя». Видимость реформ без соответствующей деятельности по их дальнейшей реализации — вот что возмущает Карамзина: «Вообще, министерство так называемого просвещения в России доныне дремало, не чувствуя своей важности и не ведая, что ему делать, а пробуждалось, от времени и до времени, единственно для того, чтобы требовать денег, чинов и крестов от государя» [176] .

176

Там же. С. 67–68.

Карамзин готов «разбудить» Министерство народного просвещения. Система Муравьева была взята из Европы и поэтому не годится для России, но образование в России можно и нужно поднять до европейского уровня, и тогда эта система заработает. Распространение просвещения необходимо начать снизу, от гимназий и училищ, в которых постепенно вырастет ученое сословие, которое оживит университеты, пустующие в настоящее время. Исходя из российских условий в устав 1804 г. должны быть внесены коррективы для его усовершенствования. Но, отметим, Карамзин никоим образом не затрагивает в своей критике основные принципы университетской республики, идеи выборности должностей, всесословности образования (ученое состояние, по его мнению, возникнет из беднейших слоев населения) — подразумевается, что, поскольку эти положения устава 1804 г. работают в Европе, они пригодны и в России, только нужно активно действовать, а не «пускать пыль в глаза».

Главным соперником Карамзина при выборе министра народного просвещения был граф А. К. Разумовский, за которым стояла другая, консервативная, программа выхода из кризиса, пересматривающая либеральные основы университетской реформы. Элементы этой программы Разумовский продемонстрировал во время пребывания на посту попечителя, а в полной мере она выразилась в деятельности нового попечителя Московского университета П. И. Голенищева-Кутузова. Исходный пункт этой программы был тот же, что и у Карамзина: европейская система общественного образования непригодна для России в ее нынешнем состоянии. Поэтому все атрибуты европейских университетов — самоуправление, автономия, свобода преподавания — не приносят в России никакой пользы. Контроль за просвещением должен целиком принадлежать государству, и система образования должна укрепляться не снизу вверх, как у Карамзина, а сверху вниз. Опека кураторов над профессорами, а профессоров над студентами резко возрастет. Попечитель будет входить во все детали управления университетом и контролировать их, устраняя неугодные ему тенденции, и прежде всего, европейское влияние на Россию, «якобинство», свободомыслие, идущие из протестантской Германии. Чтобы противодействовать ему, в университете должен усилиться русский национальный характер преподавания, но не как следствие естественного процесса роста самосознания, а как директивная государственная мера. Разумовский противится принятию иностранцев в Московский университет, против немцев — учителей выступают и масоны поздеевской школы, враждебной философско-мистическим исканиям в масонстве Германии того времени (все эти новые враги получают название «иллюминатов»).

Такие настроения Разумовского сближали его с позицией иезуита графа Жозефа де Местра, который в своих письмах-наставлениях Разумовскому обосновывал идею российского своеобразия и делал из нее соответствующие выводы для народного просвещения: «Или русские не созданы для науки вообще и каких-нибудь отдельных наук в частности. Тогда они никогда в них не преуспеют… Или же русские созданы для науки, и тогда с ними будет то, что было со всеми народами, которые отличились на этом поприще, например, с итальянцами XV в. Искра, перенесенная извне в благоприятное время,

зажжет светоч науки. Все умы обратятся в эту сторону. Ученые общества образуются сами собою, и все участие правительства ограничится оформлением и узаконением их. До тех пор, пока не замечено будет внутреннее брожение, которое поразит всех, всякая попытка ввести науку в Россию будет не только бесполезна, но даже опасна для государства, так как попытка эта только помрачит здравый смысл народный» [177] .

177

Васильчиков А. А. Указ. соч. С. 253

Адепты католической пропаганды в России, подобные де Местру, утверждали, таким образом, что система народного просвещения не нужна этой стране. Образование должно быть элитарным, доступным для немногих, сосредоточенным в руках одной группы, например, иезуитов, а университеты просто не требуются. «В России не только не надо расширять круг познаний, но напротив, стараться его суживать» [178] . Отражение этих одиозных идей мы находим в политике министра Разумовского: именно при нем вводятся первые ограничения доступа податных сословий в университеты.

178

Там же. С. 255.

Итак, на рубеже 1810-х гг. перед Министерством народного просвещения стояли два пути: активизация достигнутых преобразований, расширение массы образованного населения и воспитание потребности общества в высших учебных заведениях — и отход от осуществленных реформ, ужесточение государственного контроля, ограничение университетских свобод, доступа к образованию из низших сословий, стремление к элитарности, сделавшей бы университеты в конечном счете ненужными. Выбор между этими путями, т. е. Карамзиным и Разумовским, принадлежал Александру, но император колебался.

Зимой 1809 г. Александр I отправился в Москву, и 11 декабря впервые за всю историю университета царствующая особа удостоила его своим посещением. Университет понравился Александру. Он побывал в церкви, музее и в Большой аудитории, где состоялось торжество в его честь [179] . Воспитанники благородного пансиона и студенты читали стихи, профессора говорили приветственные речи и преподносили императору в подарок свои ученые труды; Александр беседовал с некоторыми из них.

179

Шевырев С. 77. Указ. соч. С. 387.

Разумовский был в восторге от визита государя. В тот же день он заехал домой к профессору Страхову и осмотрел его уникальную библиотеку, о которой упоминал в разговоре император (раньше гордый попечитель никогда не позволял себе наносить визиты профессорам) [180] . Александру также понравился вежливый и обходительный Разумовский. «С моим сердечным удовольствием поздравляю в. с. стяжанием всякой хвалы, которую я слышал от Государя Императора, посещавшего Московский университет, — писал ему Завадовский. — Он отзывался добрым словом о профессорах, коих удостоил своего разговора, о порядке управления, а наипаче о личных ваших качествах» [181] . Сразу после визита император одобрил давнее прошение Разумовского перевести университет в другое здание — Екатерининский дворец в Лефортове, чего попечитель добивался еще с 1808 г., считая существующее здание тесным и неудобным. (Переезд не успел состояться из-за смены попечителя.)

180

Биографический словарь… Т. 2. С. 461.

181

Васильчиков А А. Указ. соч. С. 236.

Одновременно, в то же посещение Москвы Александр I знакомится с Карамзиным, которого настойчиво рекомендует ему вел. кн. Екатерина Павловна. Весной 1810 г. вопрос об отставке Завадовского уже решен и император намеревался пригласить на его место Карамзина. По его малому чину он мог занять министерство лишь в должности директора, но здесь вмешался Сперанский, находившийся в зените своей карьеры. Вероятно, Сперанский знал о настроениях Карамзина и чувствовал, что в его лице получит активного соперника своим проектам. Он советует сначала сделать Карамзина попечителем Московского университета вместо Разумовского, который стал бы министром, а затем посмотреть, что будет дальше. Но когда должность попечителя предложили Карамзину, он не согласился принять ее: «Как жаль, что не имею права похвастаться перед тобою своею философическою умеренностью — немногие отказываются, от чего я отказался», — пишет он в это время другу [182] . Карамзина можно понять: чтобы заняться государственной деятельностью, ему пришлось бы оставить работу над «Историей государства Российского». Целью этого труда Карамзина было открыть русским читателям самих себя, просветить их в высоком смысле слова.

182

Карамзин Н. М. Письма к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 139.