Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века
Шрифт:
Буле не только пропагандировал в России идеи немецкой философии и эстетики, но и желал развития здесь собственной национальной культуры, изучения русской литературы и истории. Как исследователь русской истории Буле углубляет научный подход, впервые по отношению к ней примененный в трудах А. Л. Шлецера, предусматривающий необходимость тщательной публикации и критического анализа источников. Буле обращает внимание на возможность составить историю народов, населявших территорию России до IX в., основываясь не только на Повести временных лет, но анализируя показания античных авторов, Геродота, Страбона и др. В отличие от мнения Шлецера, считавшего эти сведения целиком баснословными, профессор полагает, что если критически рассмотреть их сочинения, восстановить хронологический порядок, опустить мифологическое (т. е. носящее отпечаток традиционной греческой мифологии), то можно получить достоверные сведения. Для этого „должно вникнуть в дух самих писателей, или в источники, из которых они взяли свои сказания; и притом исследовать, были ли они правдивы, или склонны к мелочам, выдумкам и пустым примечаниям, сведущи ли были, или не сведущи, и более или менее способны к исполнению своего предприятия“ [233] . По мнению Буле, истинные
233
Буле И. Т. Речь о лучшем способе, как писать историю тех народов, кои, по общему мнению, прежде девятого века населяли, или переходили российские, особенно южные земли. М., 1806. С. 26.
234
Там же. С. 29.
Отношение Буле к процессу становления русской исторической науки и культуры в целом лучше всего характеризует следующий отрывок: „Один только Русский Ученый, или хотя иностранец, но живший долго в России и вникавший в состояние оной, в свойства языка и различных наречий — они одни только могут хорошо написать Историю Российскую и объяснить древности народов, населявших некогда Россию. Если бы почтенный Геттингенский Издатель и Переводчик Несторовой летописи, если бы другие Германцы не жили в России, то едва ли бы Российская История одолжена была им столько, сколько она одолжена в самом деле. Однако ж и они имеют свои недостатки, которые могут исправить одни только Русские Ученые. История, которой Россия ожидает от своего Историографа г-на Карамзина, без сомнения покажет нам, в чем превосходит иностранцев Русский, ищущий сравниться с ними в проницательности ума и глубокой учености“ [235] . Следует еще отметить, что свои идеи относительно русской истории Буле хотел применить на практике, издавая Versuch einer Kritischen Literatur der Russischen Geschichte („Опыт критической историографии русской истории“; в 1810 г. успел выйти только один том, посвященный в целом античной историографии Северной Европы) [236] .
235
Там же. С. 28.
236
Материалы, которые Буле собрал в ходе своих поисков, были куплены Академией наук и хранятся в ее архиве: ПФО РАН, ф. 89, оп. 1, ед. хр. 26, 34, 35, 61–63, 92—103,105–110.
На словесном отделении, кроме Буле, занимавшего здесь кафедру теории изящных искусств и археологии, преподавали профессора: X. Маттеи — греческий язык и словесность, П. А. Сохацкий — латинский язык и древнюю литературу, а с 1805 г. также курс эстетики, Р. Ф. Тимковский, который после смерти Сохацкого (1809) и Маттеи (1811) вел оба древних языка и комментировал античных писателей; Н. Е. Черепанов — всемирную историю, И. А. Гейм — историю, статистику и географию Российского государства, X. А. Чеботарев (до 1804 г.), М. Г. Гаврилов, а с 1805 г. и А. Ф. Мерзляков — красноречие, стихотворство и язык российский. В 1811 г. Гаврилов стал ординарным профессором на открывшейся кафедре славяно-российской словесности, а на кафедру теории изящных искусств вместо Буле был назначен М. Т. Каченовский. В том же году преподавание восточных языков в университете начал адъюнкт А. В. Болдырев.
Для преподавания древних языков, которым Муравьев уделял значительное место в новой образовательной программе, был приглашен один из лучших знатоков античной литературы, профессор Виттенбергского университета Христиан Фридрих Маттеи, „истинно ученый и просвещенный муж, пользовавшийся величайшим уважением во всем ученом европейском мире“ [237] . Профессор уже работал в Московском университете с 1772 по 1784 г., одновременно разбирая, согласно желанию Екатерины II, богатейшие коллекции древних рукописей в библиотеках Св. синода и Синодальной типографии. Это был огромный и уникальный по своему масштабу труд, проделанный одним человеком. Благодаря своим познаниям Маттеи мог свободно читать греческие рукописи всех времен, написанные на различных диалектах, разными почерками и с разными аббревиатурами. В числе рукописей, найденных Маттеи, оказалось много очень важных по своей древности, или по содержанию, или по исправности текста. Неизвестные рукописи были им изданы целиком или в отрывках. Полный каталог античных рукописей, находящихся в московских библиотеках, был закончен и напечатан Маттеи в его второй приезд в Россию в 1804 г. За свои труды профессор неоднократно удостаивался наград от императора.
237
Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 2. С. 26.
Ученики, слушавшие лекции Маттеи в 1800-е гг., сохранили образ приветливого, благожелательного, но требовательного профессора колоссальной эрудиции и учености. „В преподавании он старался не о наружном блеске и увлекательности лекций, но о их существенной пользе и достоинстве науки. Избранные им предметы для чтения он сам заблаговременно обсуждал со всею основательностью и подробностью, выписывал замечания и объяснения на оные из других писателей и с благоразумной критикой передавал их своим слушателям“. В отличие от многих профессоров, Маттеи любил сам беседовать с учениками. Боровков вспоминает, что Маттеи „установил, что пред каждою лекциею один из студентов, по очереди, приходил к нему возвестить: domine professor! tempus est eundi in classem. Он собирался медленно, шел тихим шагом вместе с студентом, разговаривая по-латыни, этим способом он знал степень познания каждого студента“ [238] . Учившийся в 1805 г. у Маттеи В. И. Лыкошин также тепло отзывался о профессоре: „По отъезде матери перешли мы на пансион к Маттеи, пользующемуся европейской известностью по глубокому знанию греческого языка; этот старик был деканом словесного факультета; весьма добродушный, простой в общении; я, как теперь,
238
Боровков А. Д. Указ. соч. С. 562.
239
Грибоедов в воспоминаниях современников. С. 34.
Сменивший Маттеи на кафедре древних языков профессор Р. Ф. Тимковский относился к тем незаурядным личностям, которые прославили бы российскую науку, если бы ранняя смерть не пресекла их деятельность. Один из замечательной плеяды братьев Тимковских, путешественников, ученых, писателей, государственных деятелей, оставивших след на самых различных страницах русской истории [240] , уроженец деревни Згарь Золотоношского повета Полтавской губернии, Р. Ф. Тимковский родился в семье бедного чиновника и воспитывался у своего дяди в Киево-Печерской лавре. Проявив себя блестящим учеником в Киевской академии, он был переведен в Московский университет, откуда в 1806 г. по распоряжению Муравьева в числе первых студентов отправился продолжать обучение за границей. Испытав ужасы голода в разрушенной войной Германии, Тимковский вместе со своим товарищем А. В. Болдыревым добрался до Геттингена, где влился в шумную семью русских студентов. Даже для будущего декабриста, влюбленного в политэкономию и философию Николая Тургенева, учившегося тогда в Геттингене и разделявшего тамошние студенческие забавы, безупречно строгое поведение Тимковского и его страсть к науке казались чрезмерными.
240
См. Максимович М. А. Воспоминание о Тимковских // Киевская старина. 1898. № 11. С. 254–272.
Научная и литературная деятельность Тимковского началась еще до отъезда за границу, когда в 1803 г. вышел его перевод Оссиана (с немецкого издания). Его магистерская диссертация „О дифирамбах и их употреблении у греков и римлян“ (1806) вызвала благоприятный отклик профессора Буле, который писал: „Рассуждение сие тем большую заслуживает похвалу, чем оно важнее по своему содержанию, относящемуся к такому предмету древней классической литературы, который до сих пор еще не был довольно обработан и объяснен, так как подобные занятия при всей их пользе и необходимости для усовершенствования наук в России очень редки между нашими русскими молодыми людьми; оно может также для прочих служить примером и образцом к подражанию“ [241] .
241
Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 2. С. 489.
Известность и награду монарха принес Тимковскому выполненный им по заказу Муравьева в 1806 г. комментированный перевод Федра, который, впрочем, сам переводчик считал несовершенным, сделанным наскоро перед отъездом в чужие края. Вернувшись в Россию в 1809 г., Тимковский приступает к преподаванию в Московском университете древней литературы и через год становится экстраординарным профессором (в 25 лет!). На разных курсах он объяснял и комментировал практически всех значительных писателей Греции и Рима. „Напитанный чтением классических писателей, он приобрел ту определенность, ясность и порядок, с каким выражался при письме и на словах, и не только на отечественном, но и на латинском языке, который сделался для него как бы природным“. Студент, слушавший его лекции, вспоминает: „При объяснении Древностей охотно раскрывая нам прекраснейшие места из классиков, он, однако, никогда не пускался в эстетический разбор красот их, оставляя слушателям самим их чувствовать. Но из выбора этих мест было видно, что он был проникнут их красотами. Я знаю достоверно, как он восхищался латинскими поэтами и в особенности Овидием в его Превращениях и Фастах… Но еще более увлекали его высокие уроки нравственности, рассеянные в древних писателях. Разговаривая со мной однажды о несчастьях и горестях, сопровождающих жизнь человеческую, он сказал мне: читайте Цицероновы беседы Тускуланские, они много принесли мне пользы и утешения в скорбях моих“ [242] .
242
Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 2. С. 491.
Латинская речь Тимковского о греческих и римских доблестях, произнесенная в торжественном собрании 1811 г., вызвала всеобщее восхищение как образец изящества и простоты латинского стиля. Престарелый Маттеи видел в бывшем своем ученике преемника, который превзойдет учителя.
Талант и увлечения Тимковского касались не только древних языков. Из новых языков он владел немецким, французским, английским и польским, любил философию и не последнее место в своих занятиях отводил истории. По просьбе Общества истории и древностей российских Тимковский начал публикацию Повести временных лет по Лаврентьевскому списку с критическим анализом языка Нестора. Профессор поставил под сомнение распространенное в XVIII в. утверждение, что Нестор является также автором Киево-Печерского патерика, указывая на несходства этих памятников. Тимковскому также принадлежит, к сожалению утраченный, комментарий к „Слову о полку Игореве“. Пример Тимковского показывает нам, каким образом первые специалисты в области изучения древнерусской литературы происходили из филологов-классиков, которым доскональное знание древних языков позволяло лучше понимать свой собственный.
Напряженный труд, ослаблявший зрение, и болезни подорвали здоровье Тимковского, который умер в 1820 г. в возрасте 35 лет, не успев закончить многие из задуманных работ.
П. А. Сохацкий, профессор эстетики и древней словесности до 1809 г., принадлежал к поколению ученых прошлого, XVIII, века. Как знаток античной литературы, он был одним из учителей Тимковского, а в преподавании эстетики сочетал „свои сведения в древней словесности с новейшими взглядами философов и критиков своего времени“, выстраивая перед студентами стройное здание эстетики классицизма, развившегося в конце XVII–XVIII вв. во Франции и обогащенного античными исследованиями и воззрениями Винкельмана. Из новых трудов Сохацкий перевел и издал учебник эстетики Мейнерса, геттингенского корреспондента Муравьева.