Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

В качестве источников для составления своей теории законов Цветаев берет отечественные законы, римское право, кодекс Наполеона, использует положения работ Монтескье, Филанжиери, Бентама, Беккария, Пасторе и др. В основе его изложения — идеи естественного права и общественного договора (в духе Гоббса) как вручения власти от народа к правительству. Естественные права человека включают прежде всего свободу, которая, однако, ограничена нравственным законом, безопасность (т. е. охрану жизни от посягательств) и довольствие (охрану и приумножение собственности). Важна мысль Цветаева о том, что содержание законов не абсолютно, но зависит от местных и культурных особенностей, религии, способа правления, обычаев, нравов народа, а также от эпохи. «Каждый век приводит с собой новый образ мыслей, новые нравы и обычаи, новые открытия в науках и художествах. Мудрый законодатель должен подданных своих знакомить со всем тем, что из вновь введенного полезно, и остерегать от всего того, что как для частных людей, так особенно для всего государства опасно. (Сие правило внушил мне опыт XVIII в. Если правители народов взяли меры против господствовавшей тогда французской философии, скольких бы зол избавили от себя и подданных своих!)» [222]

222

Там же. С. 14.

Как

истинный ученый эпохи Просвещения, Цветаев верит, что общественное зло исправляется постепенным воспитанием. Разбирая вступление в брак, Цветаев ставит на первое место взаимное чувство, как высшую человеческую ценность. «Неравенство состояний и упорство родителей, на предрассудках иногда основанное, не суть непреодолимые преграды к браку, так же как и обряд не составляет сущности брака, но есть только утверждение оного».

В отдельной главе Цветаев исследует происхождение рабства, причем отдельно, как пришедших в рабское состояние от «Воли Государя», он относит к рабам крепостных крестьян России. Такая постановка вопроса в 1810-е гг., когда из печати официально исключалось слово «раб» для обозначения крепостных и власти старались замалчивать злоупотребления и жестокости помещиков, чтобы создать картину «патриархального согласия» между ними, была довольно смелой. Более того, Цветаев акцентирует внимание на обязанностях владельца по отношению к рабу — не убивать или забивать до смерти, оберегать от злоупотреблений властей, держать в довольстве, не умножать без нужды дворовых рабов — и подчеркивает право владельцев отпускать рабов на волю. Молодой Николай Тургенев, может быть, именно из лекций Цветаева вынес стойкую ненависть к крепостному рабству; так, после посещения одной из них он писал в дневнике: «Сегодня по обыкновению был на пяти лекциях. Цветаев говорил о преступлениях разного рода и между прочим сказал, что нигде в иных случаях не оказывают более презрения к простому народу, как у нас в России» [223] . Деятельность Цветаева значительно повлияла на развитие юридической науки в Московском университете, обогатив ее духом французского энциклопедизма и систематизировав изложение предмета.

223

Тургенев Н. И. Указ. соч. С. 109.

Курс практического российского законоведения был призван научить студентов ориентироваться в конкретных судебных делах при условии существования целого моря законодательных актов: от Соборного уложения 1649 г. до самых новейших, в том их виде, часто противоречивом и запутанном, в каком они находились до издания Полного собрания и Свода законов Российской империи. Основное внимание оба лектора (Горюшкин, а с 1811 г. Сандунов) уделяли разбору частных примеров, построенному как театральное действо [224] . В особенности Н. Н. Сандунов, обладавший, как и его брат, яркими актерскими дарованиями, отличался страстью к инсценировкам на занятиях. Для этого из Сената он приносил настоящие судебные дела и устраивал в аудитории судопроизводство, с несколькими судебными инстанциями, которые представляли группы студентов, изображавших членов суда, секретарей, поверенных тяжущихся сторон и пр. Наибольшую трудность для студентов составляло чтение сенатской скорописи, но те из них, кому это требовалось в дальнейшем, получали на занятиях необходимый практический навык, для остальных же судебные инсценировки были занимательным развлечением, в котором все участвовали с охотой и возбуждением, так что и университетский экзамен сдавали без труда. «Когда доложили профессору о приближении экзаменов и спросили, что он прикажет приготовить к ним, — Ничего, батиньки, отвечал он, по любимейшей его поговорке, вы будете говорить все, что слышали и делали — и ожидание его с чрезвычайным успехом исполнилось [225] .

224

См. Горюшкин З. А. Описание судебных действий. М., 1806–1806.

225

Боровков А. Д. Указ. соч. С. 563.

Преподавание политической экономии, предмета в то время нового и поэтому вызывавшего определенный интерес студентов, вел X. А. Шлецер, сын знаменитого историка. В 1805 г. по поручению попечителя он издал на немецком языке свой учебник — „Начальные основания Государственного хозяйства“, первое в России сочинение такого рода, в котором Шлецер строго придерживался учения Адама Смита. Это первое руководство по политической экономии сыграло свою роль в учебном процессе, поскольку вообще к началу XIX в. еще не сложилось систематического курса по этому предмету. Однако „сухость изложения и сжатая форма гораздо более вредили его распространению и успеху, нежели некоторые неважные ошибки и недостатки предмета“ [226] . Студенты хотя и уважали профессора, не очень любили посещать его лекции, где, излагая новый материал, Шлецер с трудом подбирал необходимые термины, несколько раз меняя язык преподавания. Можно вспомнить отрицательную оценку содержания этих лекций таким любителем политэкономии, как Н. Тургенев.

226

Биографический словарь профессоров и преподавателей… Т. 2. С. 388.

Самой яркой личностью из приглашенных Муравьевым иностранцев, оставившей глубокий след в истории университета, был профессор И. Т. Буле. На его плечи падала огромная учебная нагрузка: в период с 1805 по 1807 гг. Буле каждый день читал по 4 приватные лекции, не считая занятий в университете, работал над изданием „Московских ученых ведомостей“ и „Журнала изящных искусств“; выпускал различные научные статьи, следил за новинками русской литературы и участвовал в обсуждении проблем развития русской исторической мысли и т. д. Можно с определенностью сказать, что Буле был ключевой фигурой в реализации плана Муравьева по перестройке системы образования в Московском университете по европейскому образцу. Приходится только сожалеть, что в капитальной „Истории Московского университета“ (1955) его имя дается лишь в качестве примера того, как профессора-иностранцы „вредили“ развитию отечественной науки, препятствуя в данном случае открытию кафедры славяно-российской словесности. Не говоря уже о том, что выступление Буле против кафедры никак не отражает его истинного отношения к русской культуре — мы уже убедились в предыдущей главе, что в этом конфликте профессор был совершенно прав.

К особым заслугам Буле перед русской наукой следует отнести выпуск им в течение трех лет еженедельной газеты „Московские ученые ведомости“. Необходимость такой газеты для университета указывалась попечителем Муравьевым еще в ранних редакциях устава, где была статья о том, что „при университете издаются

два раза в неделю ученые ведомости, содержащие рассмотрение всех новых книг и отправлений почты как в наших, так ri в чужих краях“. Первый номер газеты вышел 7 января 1805 г. Образцом для ее создания послужили имевшие уже полувековую историю „Геттингенские ученые ведомости“ (G"ottingische Gelehrte Anzeigen), в сочинении которых Буле также принимал участие. Основные материалы представляли собой критические разборы книг, статей или ученых выступлений, располагавшиеся по разделам, соответствующим их наукам (один разбор часто занимал несколько номеров). К кратким заметкам относились объявления об учении в университете, заседаниях научных обществ, выходящих в университетской типографии книгах, астрономических наблюдениях и пр. Можно смело утверждать, что тонкий научный вкус Буле не упускал ничего из того важного, что появлялось в европейской науке: в газете можно прочесть о выходе полного текста Повести временных лет, выпущенного А. Л. Шлецером, и новом английском издании пьес Шекспира, статьях Шеллинга и Гёте, приборах для измерения магнитного склонения и новооткрытых видах животных. Тем удивительнее, что Буле занимался изданием газеты практически в одиночку; почти все материалы, кроме нескольких статей Гольдбаха, Маттеи, Рейнгарда, Штельцера и Цветаева, были написаны им, а переведены Н. Ф. Кошанским, также вложившим в нее много сил. Особенно яркие разборы Буле посвящены, конечно, греческой филологии: так, желая прокомментировать находку одной греческой надписи в Причерноморье, профессор убедительно опровергает ее неверное прочтение и дает новое правильное истолкование [227] .

227

Московские ученые ведомости. 1805. С. 217.

Тем не менее, профессор не видел заметного отклика на свой труд. Число читателей было невелико, а главное, русские профессора оставались практически безучастны к изданию, хотя на совете Буле неоднократно поднимал вопрос о назначении редактором газеты именно русского ученого [228] . Как известно, после смерти Муравьева лишившись поддержки, Буле вынужден был прекратить издание „Ученых ведомостей“.

Чтобы в полной мере оценить новации, которые Буле внес в преподаваемые им науки, и место, занимаемое им в научной жизни университета, нам необходимо коснуться мировоззрений Буле, философских и этических посылок, которые он передавал своим студентам. (Например, общеизвестно влияние профессора на формирование личности Грибоедова: поэт неоднократно говорил об этом и в беседах с друзьями и на следствии по делу декабристов.) Дело в том, что Буле, являясь одним и; ведущих знатоков античности, рассматривал ее изучение качественнс новым образом. В типологии русской культуры начала XIX в. такоё подход вошел под названием „романтизированной классики“, найдя теоретическое воплощение в эстетических трудах раннего русского романтизма („молодые архаисты“), а равным образом отразившись в бытовом поведении и формирующемся этическом идеале декабристов [229] . Для мировоззрения Буле такое восприятие античности, при котором не первое место ставились проблемы гражданского и нравственного самосознания, было составной частью идей зарождающейся в те годы немецкой философии (Фихте, Шеллинг), имевшей отчетливую национально-романтическую окраску, обусловленную освободительной борьбой Германии против Наполеона. Увлечение античностью как образцом для подражания в жизни и в культуре и, одновременно, стремление подчеркнуть национальное своеобразие, внимание к народу как к источнику национальных черт, его истории и быту — это была основа новой эстетики, которая, возникнув в Германии, получила в России особое развитие во взглядах декабристов (в т. ч. Грибоедова), в соотнесении с той ролью, которую сыграл русский народ в Отечественной войне 1812 г.

228

РО РНБ, ф. 499, ед. хр. 99, л. 2.

229

См. Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни // Избранные статьи,

Буле читал с университетской кафедры лекции по истории философии, естественному праву, философским системам Канта, Фихте и Шеллинга, логике и опытной психологии (на нравственно-политическом отделении), истории и теории изящных искусств, греческой и римской литературе на словесном отделении. В его „Журнале изящных искусств“ (выходившем в 1807 г.) мы находим как статьи по истории искусства, основанные на трудах немецкого антиковеда Винкельмана, так и теоретические работы, например, обосновывающие восприятие в искусстве исторических сюжетов сквозь призму античности, характерное для русского ампира (статья о проекте памятника Минину и Пожарскому работы Мартоса).

Как философ, по мнению современного исследователя, Буле относился к серьезным, хотя и не оригинальным мыслителям. „Последователь и популяризатор теорий Канта, Буле был одним из первых эклектиков, философом, ищущим утверждения истин критической философии в тех отраслях ее, которые имели прямую связь с реальной деятельностью, с вопросами воспитания человеческой личности. С этих позиций Буле обращался и к Джону Локку, обосновавшему теорию права, идею конституции, и к социальной философии Фихте, и к сенсуалисту Кондильяку“ [230] . Название одного из лекционных курсов Буле („Опытная психология“) отсылает нас к книге Дежерандо, последователя Кондильяка, видоизменившего его учение в духе экспериментального метода. Эту книгу, подарок профессора Буле, хранил у себя Грибоедов.

230

Медведева И. Н. Творчество Грибоедова // Грибоедов А. С. Сочинения в стихах. Л., 1967. С. 15.

В области теории искусства Буле опирался на работы теоретиков романтизма — братьев Августа и Фридриха Шлегелей, среди которых одной из основных идей было признание полной свободы поэтического творчества. Интересно, что А. Шлегель в качестве одного из спутников госпожи де Сталь в 1812 г. посетил Россию [231] и, зная Буле еще по Геттингену, возможно, познакомился через него с молодым Грибоедовым. Внимание к национальным истокам творчества сближало эстетику Буле с идеями Бюргера — основателя нового направления немецкой поэзии, противопоставившей яркие краски народной фантазии сентиментальной лирике, вокруг которого развернулась полемика „младоархаистов“ (Катенин, Грибоедов) с Жуковским и карамзинистами [232] .

231

Штейн в России // Русский архив. 1880. Ст. 431.

232

Медведева И. Н. Указ. соч. С. 17.