Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Какое прозвище у Пумпура? — продолжал сомневаться парашютист.
Лёха едва не заржал, вспомнив, за что так называли латыша:
— Полковник Хулио!
В воздухе снова повисла пауза. Лёха уже почти надеялся, что допрос окончен, но нет, болтающийся летун выстрелил новым вопросом:
— А как назывался наш транспорт, на котором первые самолёты привезли?
Лёха закатил глаза, мысленно посылая собеседнику тысячу летающих аэро-членов:
— «Старый пида… большевик»!
Парашютист снова затих, но ненадолго.
—
Лёха сжал зубы, пытаясь сдержаться, количество аэро-членов в стороне парашютиста явно превысило миллион. В его видении они вились стаей вокруг висящего на дереве придурка и без жалости жалили его прямо в…
— Тебе какой? Если испанский, то официально он на мине подорвался, — раздражённо крикнул Лёха, — а так, я ему торпеду в борт вогнал со своей СБшки, он дёрнулся влево и на свои же мины влетел. А моя торпеда ему точно в нос въехала!
Лёха выдохнул, надеясь, что допрашивающий наконец угомонится, но тот снова открыл рот:
— А тогда должен знать, как зовут советскую журналистку, фотокорреспондентку из Мадрида?
На этот раз Лёха окончательно сорвался:
— Наденька её зовут! И если будешь тянуть к ней свои кривые руки, засуну тебе их откуда у нормальных людей ноги растут! У рыжей ещё родинка над губой справа, и ещё одна на левой попке, но ты этого знать не можешь!— проорал он, чувствуя, что его терпение подходит к концу.
На этот раз повисла настоящая, долгая тишина, а затем голос с дерева наивно спросил:
— Правда прямо на попе?
— Сначала рот зашью и ноги выдерну! — пообещали дереву из спасательной команды…
Глава 18
Мы их в дверь, они в окно!
Начало июня 1937 года. Предгорья где то между Авилья и Мадридом.
Видимо, ответ Лёхи потряс воображение истребителя до самой глубины его авиационных внутренностей.
— Ой, извини! Ладно, подходи, только медленно!
Лёха выдохнул, сплюнул тягучую слюну, засунул «Браунинг» сзади за ремень и, ворча что-то себе под нос про тупых армейских пилотов, которым совсем мозги совсем встречным потоком воздуха выдуло, медленно двинулся к парашютисту.
Неудачливый парашютист болтался в воздухе метрах в двух-трёх от земли, как огромная неуклюжая кукла на верёвочках. Беда всех круглых парашютов в их полной неуправляемости — они несутся туда, куда подует ветер, и трудно что то с этим поделать. Даже подтянувшись на стропах с одной стороны и перекосив купол, можно добиться лишь слабого скольжения в сторону. Вот и этот доблестный истребитель, как последний лопух, угодил прямо в лапы огромного дуба на опушке леса. Не хватило ему буквально пары метров, чтобы обойти его стороной, но теперь уже поздно жалеть о манёврах.
Лёха прищурился, разглядывая добычу дерева. Перед ним висел молодой парень, судя по
Лёха криво ухмыльнулся.
— Ну что, геройский воин, вот и познакомился ты со своей жертвой! — весело крикнул он висящему парашютисту. — Сам то цел? Погоди, я сейчас залезу наверх, попробую тебя отцепить.
В ответ донеслось неразборчивое ругательство.
* * *
Лёха обошел дерево, подпрыгнул, зацепился за сук, подтянулся и полез вверх.
Изрядно помудохавшись, он, наконец, стащил лётчика с дерева. Тот, морщась от боли, подозрительно оглядывал своего спасителя, явно пытаясь сообразить, каким образом его угораздило так познакомиться и не привиделось ли ему всё это.
— Старший лейтенант Евсеев, Иван, — хмуро представился он, потирая ушибленную ногу.
— Лёха Хренов, — коротко ответил Лёха, которому было не до формальностей. — Ну что, жив? Тогда попистофали! А то боюсь комитет по торжественной встрече уже в пути. И будет нам с тобой вместо высшего пилотажа, участие в соревнованиях по пулевой стрельбе!
Однако удача оказалась с оттенком сарказма. При приземлении Евсеев умудрился сильно повредить ногу, что сделало его перемещение без посторонней помощи практически невозможным.
— Ладно, считай, повезло, — попытался утешить его Лёха, окидывая взглядом ногу истребителя. — Хорошо, что не дыркой в ж**пе на сучок насадился, а то бы все родинки на всех попах комсомолок свистели бы мимо тебя!
Ивана аж передёрнуло от такой своевременной моральной поддержки.
Сто метров до самолёта превратились в настоящую полосу препятствий. Иван жалобно хромал, кривясь от боли, и Лёха буквально тащил его на себе. В результате тяжелой физической активности его пробило на воспитательную работу среди несознательных истребителей.
— Ты в вираж пошёл, а ведомый мотор прострелил? — задал вопрос наш персональный тренер по перетаскиванию тяжестей, и дождавшись утвердительного плевка, продолжил воспитательную работу среди молодёжи.
— Мало тебе цилиндров разбили! Мало! Хорошо бы он тебе в зад бы въехал пропеллером! Что б мозговую деятельность простимулировать!
Наш герой, всё время поглядывал по сторонам, не отрываясь от перетаскивания тушки истребителя.
— Нахрена вы тройкой пикируете, как на параде? Ты дернулся в вираж, а он не успел! Вот здрасьте, девочки! Приехали! Военно-морские герои вынуждены заниматься спасением своих армейских собу… соратников!
— Давай-давай, аксакал одноногий, двигай поршнями! — подгонял истребителя Лёха, не сбавляя шага. — Хочешь здесь на пару с соснами остаться?