Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Сбросили скорость, выпустили щитки, растянулись в длинную соплю и долби до железки!
Когда они наконец добрались до самолёта, казалось Иван готов задушить своего нежданного спасителя. Наш же товарищ не запаривался на такие мелочи. Он с трудом затолкал Ивана в заднюю кабину. Заставил того застегнуть привязные ремни ремни и проверил, чтобы тот никуда не делся.
— Сиди, болезный, и не рыпайся, — бросил он, собираясь пробежаться обратно к сосне с висящим на ней парашютом. — Я скоро! Если кого увидишь — пальни в воздух! Дверку
С парашютом пришлось повозиться. Он зацепился намертво, и сдёрнуть его удалось только с третьей попытки, разорвав ткань на клочья. Лёха удовлетворённо осмотрел трофей, скатал его в несколько кусков и предусмотрительно начал ныкать шёлковые обрывки в кабину своего трофейного самолёта.
— Что бы следов не оставлять да и в хозяйстве пригодится, — объяснил он, не обращая внимания на то, как Иван подозрительно на него косится.
Потом, не удержавшись, ухмыльнулся:
— Девочкам на панталончики! — радостно заржал наш герой, вводя в ступор пилота истребителя.
Евсеев замер за заднем сиденье, заливаясь краской.
— Вы ненормальные, Хренов! Совсем отмороженные в этом своем флоте!… — пробормотал он, вцепившись в ремни.
— Не! Я с Чёрного моря! У нас тепло, пэрсики, коротенькие платьица… Просто я хозяйственный! И девушки меня любят! — парировал Лёха и, оглядев периметр, запрыгнул в переднюю кабину.
Не успел он заняться проверкой приборов, как сзади раздался настороженный голос:
— А ты откуда знаешь про родинки на попе… ну у корреспондентки?
Лёха замер на пару секунд, глядя на панель приборов, потом хмыкнул, но в голосе вдруг прорезалась нотка грусти:
— От умеете вы, короли неба, задать самый нужный и правильный вопрос… И главное во время!
Пальцы легко пробежались по тумблерам, мотор зарокотал, но Лёха не спешил выводить самолёт на взлётный режим. Он повернулся к пребывающему ещё в шоке истребителю и с грустью произнес:
— Да гладил их много раз… Это моя любимая девушка…
Сзади повисла короткая, но красноречивая тишина.
Лёха выкинул все страсти-мордасти из головы, постарался точно попасть в свои следы и дал полный газ…
Начало июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.
Лёха вёл самолёт осторожно, практически крадучись. Он лавировал между холмами, то взмывая выше, то снова прижимаясь к земле.
Полет через горную гряду на пути к Мадриду дался ему, надо сказать, довольно легко. Вполне освоившись с немецкой тарахтелкой, он получал удовольствие, летя в пятидесяти метрах над землёй вдоль русла петляющей речки. Самолётик активно выписывал виражи и радостно отзывался на Лёхины команды. Ему вспомнился его любимый У-2 в таком далёком отсюда Крыму. В общем-то, весёлое и беззаботное время было, подумалось самозваному водителю немецкого аппарата.
Радостно улыбаясь, он обернулся проверить спасённого им пилота — и наткнулся на взгляд, полный ужаса и боли. За шумом мотора казалось,
Лёха обернулся — и увидел, что самолётик проявил некоторое своеволие и теперь несётся куда-то навстречу лесистому холму.
— Да ладно! Чего так волноваться? Тут ещё полно места для манёвра! — он показательно резко поставил самолётик на крыло и вернул его в нужное направление полёта.
Сзади послышался глухой стук удара и невнятные звуки.
И вот гряда кончилась, самолётик выскочил на равнину, и впереди показался Мадрид.
Сзади его постучали по плечу. Иван перегнулся и показывал рукой левее, почти вдоль гряды.
— Сото!
«Ага, там аэродром Сото, полный злобных истребителей… Нафиг, нафиг!» — решил наш угонщик и махнул рукой прямо по курсу.
— Алькала!
Наши герои обошли стороной все известные Лёхе точки зенитчиков. Прыгая через перелески и прижимаясь к земле над полями, он с ностальгией вспомнил сельскохозяйственные полёты на опыление вредителей в Крыму. Сочные арбузы и налитые груди колхозницы…
С трудом отогнав заманчивое видение, наш любвеобильный товарищ тарахтел над полями и перелесками. Они с немецким самолётиком старательно пробирались на восток от города, пока впереди не замаячили знакомые окрестности мадридского аэродрома Алькала.
«Так, теперь главное не попасть под свою же зенитку…» — вспоминал Лёха свой опыт посадки на «Протезе», внимательно следя за каждым силуэтом на земле.
Он выдерживал самолёт на бреющем полёте до последнего момента, а затем резко вынырнул из-за холма, едва не задев макушки растущих на нём деревьев. Хренов притёр самолёт к полосе и посадил его так стремительно, что ни один из дежурных на аэродроме даже не успел толком осознать, что происходит.
Шасси громыхнуло о землю, «Шторьх» дёрнулся, подпрыгнул, снова шлёпнулся на колёса и, пробежав всего несколько десятков метров, моментально погасил скорость, коснувшись земли хвостовым костылём. Лёха ловко порулил прямиком к командному пункту.
Резво пробежав по полю, самолётик развернулся метрах в восьмидесяти от командного пункта и замер. Наш герой щёлкнул тумблером и, наконец-то, выключил мотор.
— Где же тебя так летать учили?! Я чуть не поседел! — проорал сзади слегка оглохший Иван.
— Хорошо, что штанишки чистые! — радостно отозвался новый менеджер немецкой тарахтелки.
Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
Как только пропеллер замер, к самолёту хлынула толпа. Солдаты, техники, механики и просто любопытные неслись со всех углов аэродрома, словно муравьи, которым разворотили муравейник.
Из-за франкистских крестов на борту «Шторьха» явно никто не понимал, что это за чудо инженерной мысли и какого чёрта оно забыло здесь, прямо на взлётной полосе республиканского аэродрома.