Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
Лёха внимательно всматривался в ландшафт, снижая высоту, словно охотник, прочёсывающий поле в поисках добычи. Ещё чуть ниже… И вот — он его увидел.
Начало июня 1937 года. Предгорья где то между Авилья и Мадридом.
И тут Алексей увидел белый купол парашюта, зацепившийся за верхушку одинокой высокой сосны на опушке. Снизу было поле, дальше виднелся негустой лес и за ним дорога. А прямо под деревом болтался сам пилот, закрученный в стропах, словно муха в паутине. Раскачивался,
«Шикарная такая картинка. И как тебя оттуда вытаскивать?»
Он прикинул высоту, местность, направление ветра и тяжело вздохнув, начал заходить на посадку, нервно облизывая пересохшие губы. Поле, конечно, было не самое плохое — достаточно ровное, без явных ям и оврагов, но всё равно — кто его знает, что там в траве прячется?
«Вот надо тебе обязательно устроить приключение на свою ж**ппу…» — мысленно матерился он, выводя «Шторьха» на снижение и буквально прижимаясь к мелькающей под колёсами земле.
Самолёт послушно лег на глиссаду, скрипнул, вздрогнул, затем мягко плюхнулся на траву, но тут же, будто решив не отпускать нервы пилота, отодрал огромного козла, подпрыгнул, сел снова, и поскакал по кочкам.
Лёха сжал зубы, судорожно работая педалями и рычагом управления, пытаясь усмирить капризную немецкую птичку. Шасси дрожало, стойки ходили ходуном, но, к счастью, колёса не подломились и аппарат не клюнул носом. «Шторьх» наконец успокоился, окончательно останавливаясь.
Лёха шумно выдохнул и вытер пот со лба.
— Да ну нахрен! — выразил он своё отношение к окружающей действительности, устало переводя дыхание.
Взглянув вперёд, он отметил, что посадка вполне удалась. До опушки леса оставалось метров пятьдесят, может быть восемьдесят. Парашютист по-прежнему болтался на стропах, словно новогодняя игрушка на ёлке. Зато в округе было тихо.
Решив не терять времени, Лёха развернул самолёт боком к лесу — так, чтобы в случае чего можно было быстрее сигануть обратно в кабину. На секунду задумался, потом кивнул сам себе и заглушил двигатель.
Как только пропеллер замер, вокруг сразу же наступила непривычная тишина. Только ветер шелестел в высокой траве, а где-то очень вдалеке громыхнул артиллерийский выстрел.
Лёха быстро вылез из прозрачной кабины и юркнул за фюзеляж, опускаясь на одно колено, осматриваясь, не сунется ли сюда кто-то ещё.
Он снял шлемофон, прислушался и попробовал разглядеть висящего в стропах парашютиста. Ветки сосны мешали разглядеть его лицо, но силуэт был явно живой — болтался, дёргался, пытаясь выкарабкаться из ловушки.
— Эй ты! — громко позвал Лёха, держа пистолет в руке. — Слушай! Я лётчик! Свой, советский!! Старший лейтенант Хренов! Угнал вот самолёт у немцев!
В ответ что-то зашуршало, и через мгновение
— Слушай ты, придурок малахольный! Втроем меня завалить не смоги! Уроды! Погонщики ослов, а не лётчики! — взорвался Лёха, рефлекторно пригибаясь за фюзеляжем. — Летать научитесь, а потом на «ишака» залезайте!
Он не стал сдерживаться. Злость, накопленная за всё это время, выплеснулась в шикарную, отборную тираду, в которой перемешались образы тупых ишаков, армию половых извращенцев, акробатов, наступивших на собственные детородные органы, неудачливых покорителей воздушного пространства и всякого прочего, что только могло поместиться в его арсенал ругательств.
Слова лились от души, щедро сдобренные экспрессией и накопленным раздражением. Даже ветер, казалось, притих, деревья настороженно прислушивались, а где-то в небе возмущённо каркнула ворона, явно впечатлённая его монологом.
Закончив, Лёха шумно выдохнул, ощутимо успокоившись.
— Ну что, парашютист, прыжок затянулся? — крикнул он в сторону лётчика. — Ноги до земли не достают? Даю тебе минуту, и улетаю нахрен! Тогда ещё пару часов поболтаешься, пока фашисты тебя с дерева не снимут. И осиновый кол тебе в задницу заколотят, чтобы ваши тупые истребительные мозги лучше функционировали!
Он помолчал, ожидая реакции.
Парашютист замер. Видимо, сказанное наконец дошло до него. Через пару секунд он осторожно подал голос:
— Лётчик говоришь! Советский?
— Нет, суко! Мать Тереза в одном лице с Папой Римским тебя спасть прилетели! — рявкнул Лёха.
После короткой паузы раздался нервный голос:
— Если ты свой, то кто командир эскадрильи в Сото?
Лёха мгновенно взвился:
— А я е**у что ли, кто там вами тупыми сапогами сейчас рулит! — огрызнулся он.
— Я флотский бомбер из Картахены! И в вашем сраном Сото вообще ни разу не был, мы с Алькалы летаем под Мадридом!
Снова повисла пауза. Лёха раздражённо утер лоб и постарался аккуратно высунуться из-за фюзеляжа, пытаясь разглядеть собеседника.
— Как зовут дона Пабло Паланкара?
— Паша его звали! — впервые усмехнулся Лёха, вспомнив свой первый бой вместе с Павлом на «Ньюпорах». — Старший лейтенант Рычагов! Месяца три назад его домой в СССР отозвали.
— А кто его заменил? — не унимался истребитель, продолжая болтаться в трёх метрах от земли, словно подвешенный на мясной крюк.
Лёха шумно выдохнул:
— Слушай ты, следователь по особо важным делам! Я из всей вашей Сото одного Казакова и знаю, с ним на задание и слетал. Случайно. Вот суко теперь обратно четвёртый день выбираюсь!