Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
Но сейчас ему предстоял вылет на атаку вражеских кораблей куда-то в районе Малаги. Дежурный прибежал с донесением и буквально прыгал от нетерпения, торопя Лёху, как будто каждая минута могла решить судьбу войны.
Однако задача оказалась не так проста. Проблема была в вооружении. Весь арсенал Лос-Алькасареса состоял из советских ФАБ-100 — стокилограммовых красавцев, больше подходящих для уничтожения зданий и железно-дорожных станций, чем для ювелирной работы по движущимся кораблям.
Испанские оружейники, всегда приветливые и немного бесшабашные, без вопросов
Но их пришлось подвесить стандартно — вертикально и стабилизаторами вниз. Для атаки наземных целей это было не критично — там можно было полагаться на площадь поражения.
Лёха недавно присутствовал на совещании, где Кузьмич высказался, что эллипс рассеяния это круг, вписанный в квадрат со сторонами два на четыре…
Лёха долго ржал от такого доходчивого определения точности их бомбометания.
Но вот для точного попадания в маневрирующий корабль, который к тому же стреляет в тебя из всего, чего может, такой боезапас вызывал у Лёхи определённые трудности и сомнения
Лёха молча разглядывал своё «оружие возмездия» и пытался прикинуть, как лучше выполнить задание. Бомбардировка с большой высоты похоже была бесполезной, эллипс рассеяния имени Кузьмича был слишком велик., что бы попасть в такую мелкую цель, как двухсотметровый корабль!
Оставался вариант захода на небольшой высоте, но это означало, что его и «Катюшку» накроют все зенитки корабля, да и успеют ли бомбы выйти из бомболюка и развернуться носами вниз…
Подошедший Кузьмич молча встал рядом с Лёхой, сцепив руки за спиной, и вместе с ним уставился на подвешенные бомбы. Тишина тянулась несколько секунд, пока оба размышляли над предстоящей задачей.
— Ну что, Кузьмич, навестим фашистов? — наконец сказал Лёха, кивнув на матовые корпуса бомб. Он попробовал говорить бодро, но в голосе слышалась неуверенность. — Каким макаром думаешь эти крейсера надо бомбить?
Кузьмич почесал щетину, прищурился и ответил, не сразу, словно обдумывал каждое слово:
— Лёша, слушай… Заходи метрах на пятистах, с кормы. Я буду наводить, поправки давать. Сбросим всё разом. Может, и попадём куда, если фартанёт.
Он говорил спокойно, но в глазах читались сомнения. Даже при всём своём опыте Кузьмич не мог поручиться за успех. Попасть в движущийся корабль с таким боезапасом было делом не простым, особенно в условиях боевого вылета.
— Глядишь и попадём, говоришь… — пробормотал Лёха, глядя куда-то вдаль, где за горизонтом лежала Малага и где-то в море болталась их цель. Он кивнул, словно соглашаясь, и, обернувшись к Кузьмичу, добавил с напускной весёлостью, — Ну что, значит, так и будем пробовать будем. Хотели как лучше, а там — как получится.
Лёха достал заранее запасённый кусочек мела и написал на матовом черном боку бомбы: «Пошли в Ж@ппу, Козлы!». Кузьмич радостно поддержал командира, заржав во все свои прокуренные зубы, взял мелок и дописал любимую присказку, подхваченную у своего командира, в это патриотическое послание: «Пид**расы проклятые!».
Ни слова сомнения в написанном в лозунге или желания поменять
Глава 37
Большой дырка в…
14 января 1937 года. 30 миль в море от Малаги.
Лёха достал заранее запасённый кусочек мела и написал на матовом черном боку бомбы: «Пошли в Ж@ппу, Козлы!». Кузьмич радостно поддержал командира, заржав во все свои прокуренные зубы, взял мелок и дописал любимые слова в это патриотическое послание: «Пид**расы проклятые!».
Ни слова сомнения в написанном в лозунге или желания поменять его на что то патриотическое: «За товарища Сталина» или " За нашу советскую Родину" — в мозг наших героев не проникло…
Минут через двадцать одинокая военно-морская СБшка разбежалась по полосе аэродрома Лос-Альказарес, уверенно оторвалась от травяной полосы и взяла курс на Малагу, лежавшую в трёхстах километрах к юго-западу, отправляясь сеять разумное, доброе, вечное… в смысле топить корабли мятежников.
Через час с небольшим полёта Лёха услышал голос Кузьмича по внутренней связи:
— Лёша, вижу на горизонте на десять часов дымы.
Не раздумывая долго, он заложил пологий вираж и взял курс на корабли на горизонте.
Ещё через десять минут, в 30 милях от Малаги, советский экипаж республиканского бомбера увидел большой корабль с восемью орудиями в четырёх линейно-возвышенных башнях, идущий курсом вдоль побережья в сторону Картахены, в сопровождении аж пяти мелких судов. Лёха достал карандашный набросок, сделанный республиканским капитаном, и попытался сравнить его с кораблём внизу. Отвратительный обзор с места лётчика заставил его несколько раз класть самолёт на крыло, пытаясь рассмотреть идущий внизу корабль.
— Кузьмич, что думаешь? — запросил он по внутренней связи.
— Да похож, в общем-то… трубы вон соединены в одну нашлёпку, — не слишком уверенно ответил штурман.
«А нос и на английские крейсера похож», — не стал высказывать вслух свои сомнения командир. — «Да, если мы сейчас англичанина утопим, от это скандал будет на всю вселенную, нам такого не простят», — нервно рассмеялся Лёха.
В этот момент со стороны крейсера застучали 40-мм зенитные автоматы, и пока вдалеке от самолёта стали появляться чёрные шапки разрывов. Лёха дал ногу и вывел самолёт подальше из зоны досягаемости зенитной артиллерии крейсера.
— Приготовиться к атаке, заходим с кормы со стороны солнца! Кузьмич, вываливай всё за один заход! — скомандовал Лёха, думая, что сейчас этот десяток «пом-помов» радостно попробует пересчитать их моторы и другие самые нежные части самолёта.
Самолёт дал большой круг, снизился до пятисот метров и зашёл в корму идущего крейсера.
— Влево три, так, хорошо, право один… На курсе, боевой! — скомандовал припавший к прицелу Кузьмич.
Лёха слился со штурвалом и педалями, стараясь даже не шелохнуть самолёт.