Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
На рассвете, с ворчанием, достойным звука мотора своей «мотовонючки», Лёха дернул стартер мотоцикла. Аппарат так загрохотал и выдал такое облако дыма, что из казармы раздалось несколько сонных криков:
— Да кто там кочегарит в такую рань?! Хренов! Твою ж… ты нас отравить решил?
— Меньше фасоли надо трескать! — не остался в долгу Лёха.
Он тронулся в путь, гремя, фырча и оставляя за собой чёрный след сомнительного происхождения. Картахена встретила его первыми проблесками утреннего солнца. В груди шевелилось предвкушение. Что же это за чудо такое необыкновенное,
С этими мыслями и запахом бензина в носу он покатил дальше, готовый к любым сюрпризам, которые могло подкинуть это утро.
* * *
Лёха нашёл Николая Герасимовича в порту, где тот, как разошедшийся ураган, энергично препирался с начальником порта. Испанец, размахивая руками, выкрикивал что-то с такой страстью, что, казалось, ещё чуть-чуть — и он пустит в ход кулаки. Кузнецов, не оставаясь в долгу, махал руками не хуже, хлопал себя по штанам и возносил руки к небу, словно требуя, чтобы небеса подтвердили его правоту.
Лёха замер на подходе, прикидывая, не стоит ли обойти эту бурю стороной.
«Поругались вдрызг, что ли?» — с напряжением подумал он, наблюдая за этим спектаклем, который обещал стать мыльной оперой с элементами боевика.
Но, подойдя ближе и начав прислушиваться, он внезапно понял, что всё это кипение страстей связано… с паэльей. Вернее, с тем, в каком ресторане Картахены её делают лучше всего. Оказалось, что Кузнецов упёрся в своё мнение, а начальник порта с пеной у рта доказывал, что знает места и получше.
Лёха, на правах знатока, которому однажды официантка из местной таверны одновременно подавала паэлью и губами целовала в ухо, не смог сдержаться.
— Так-так-так, а вот тут попрошу! — вмешался он, как судья, готовый выносить кулинарный вердикт. — На лучшую паэлью тут, знаете ли, и у меня человек есть! Да, да!
Слово за слово, спор разгорелся уже втроём. Лёха с жаром расписывал достоинства «своего» места, испанец громко возмущался, Кузнецов стоял на своём. Но вместо враждебности в воздухе повисла дружеская энергия: все кричали, смеялись и размахивали руками с таким задором, что спор напоминал фестиваль.
В конце концов троица пришла к неожиданному выводу:
— Истина в каждой сковороде своя! — объявил испанец и участники согласились, оставшись каждый при своём мнении, глядя друг на друга с довольными ухмылками.
* * *
Зайдя в кабинет, Кузнецов хитро посмотрел на Лёху и неожиданно рявкнул команду:
— Смирно!
По въевшейся в кровь и уже ставшей безусловной армейской привычке Лёха вскочил и замер, стараясь изобразить отсутствие эмоций на лице, глядя прямо перед собой. Типичный такой бравый солдат Швейк перед злющим вахмистром.
Получать очередной разнос от начальника Лёхе было не привыкать.
Кузнецов ехидно улыбнулся и произнёс:
— За отвагу и находчивость, проявленные при спасении боевого товарища от электрического тока, объявляю благодарность и снимаю одно ранее наложенное
Тут уже Кузнецов не выдержал и заржал:
— Какое там по счёту, сам посчитаешь!
Он махнул Лёхе рукой в сторону дивана и журнального столика, разрешая присесть, а сам достал маленькую турку и поставил её на спиртовку, чтобы сварить кофе.
— Алексей, смотри, Родина нас не забывает, — начал он с лёгкой иронией. — Прислали на испытания новейшую авиационную торпеду. Советская секретная разработка, предназначена для сброса с самолёта.
— Это ту, лицензию на которую мы у итальяшек купили? — поинтересовался Лёха. — У них завод в Фиуме, кажется?
Кузнецов от неожиданности чуть не опрокинул спиртовку с туркой.
— Ты откуда это знаешь? — ошарашенно спросил он. — Это же секретная информация!
— Ой, Николай Герасимович, ну вы меня удивляете, — усмехнулся Лёха. — Испанцы такие же торпеды купили перед самой войной, итальянцы приезжали им сюда всё настраивать. А где испанцы с итальяшками, там никакая секретность не удержится, как вода в унитазе. Думаю, франкисты теперь с такими же торпедами мучаются.
Кузнецов покачал головой, разлил кофе по чашкам и начал разговор:
— Нам прислали четыре штуки и инженера в нагрузку на испытания. Якобы специальная авиационная модель. Забирай их со склада в арсенале и вези всё это дело на аэродром. Я уже звонил Алексееву, он, конечно, попытался отбояриться, но придётся и ему поработать. Нужно попробовать подвесить эту штуковину под СБ.
Вторая половина апреля 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес.
К концу дня Лёха торжественно прибыл на аэродром Лос-Альказарес в сопровождении аж четырёх пыхтящих грузовиков, набитых ящиками, и одного очкастого инженера с завода, который с самого утра выглядел так, будто собирается защищать диссертацию, а не возиться с железяками.
Увидев в холле отеля человека в пёстром галстуке и советском шерстяном костюме цвета детской неожиданности, Лёха невольно ухмыльнулся и, не раздумывая, высказался:
— Ну что, товарищ инженер, поехали ваши торпеды до ума доводить!
Однако, заметив, как лицо товарища вытянулось от явного непонимания, Лёха махнул рукой и пояснил с привычной иронией:
— У Кузьмича такой же костюмчик! По богатому, потому что!
Человек в галстуке хмыкнул, поправил свои очки и, бросив взгляд на свой костюм, тихо пробормотал:
— Ну, вообще-то, нам выдали это… Я — Иван Георгиевич…
* * *
Весь груз загнали в ангар технической службы, больше напоминавший склад для хранения дирижаблей, — настолько он был просторным. Казалось, туда можно было впихнуть целую авиабазу в придачу с танковым батальоном.
Главный техник аэродрома, воентехник 3-го ранга Алексеев, как обычно, встретил Лёху с ехидной усмешкой, уже предвкушая новые хлопоты. Из короткого разговора с ним Лёха выяснил, что его любимая СБшка встала на замену обоих моторов, так что ближайшие несколько дней он мог спокойно заняться торпедами. На занятие самим собой времени ему похоже не оставалось.