Мой необычный друг
Шрифт:
Джордж до слова знал моральный устав этого чудика, который, как полоумный воробей, трепыхал крыльями над умершим миром. Гонял в хвост и в гриву парней и девчонок, устраивал выволочки и награждал за успехи дополнительным пайком. На Стефана косились, его боялись, как чумного, как сумасшедшего. Джордж понимал товарищей – таких же, как он сам, выживших бедолаг, которые потеряли всех и себя. «Сброд ходячих трупов» – так он их называл.
– Эй, приятель…
Джордж поднял взгляд, затуманенный слезами.
– Слушай, Джордж, тут необходимо проверить линию к Лос-Анджелесу. Налегке. Ездил когда-нибудь верхом?
Джордж помотал головой. Где бы ему на лошадь сесть можно было? Не в зоопарке же.
– Едем после обеда. Заночуем на месте, проверим сеть и вернёмся к следующему ужину.
– Я не электрик, – Джордж пожал плечами.
– Но глаза-то у тебя есть, – парировал Стефан. – Надо хотя бы иногда выбираться отсюда. По крайней мере, пока не наступит зима.
Джордж согласился. Ему не было разницы: сидеть в бетонном мешке или жариться под сентябрьским солнцем. А лошадь… Чем лошадь сложнее велосипеда?
– Был когда-нибудь здесь? – Стефан задал вопрос слишком внезапно, чтобы уловить его суть.
– Что?
Джордж приподнял голову. От жара, от слепящего солнца, от нескончаемой болтовни Стефана нещадно ломило виски.
– В Неваде.
– Не-а, тут слишком жарко, – рассеянно ответил Джордж.
Асфальт утонул в сухих трескучих травах. Ветер перегонял волны опавших листьев. Брошенные, побитые непогодой и людьми автомобили виделись Джорджу памятниками потерянному прошлому. У него был такой же минивэн, серебристый. Правое крыло помяла малышка Карин, промахнувшись детской битой… Да, не стоило играть с девочками в бейсбол на лужайке перед домом.
Не стоило ходить в «Белую лошадь» перед выходными. Не стоило позволять жене посещать глупый литературный клуб, а Мони и Кари запереть в комнате. Тогда… может быть, всё было бы по-другому.
Как «по-другому»? Джордж прерывисто задышал, глаза защипало. Как всё могло сложиться? Они умерли бы в своих постелях – вот и вся разница. Джордж был уверен, что не отправился бы на юг. В руках оказался бы отцовский кольт кобра, а уж как с ним поступить, он разобрался бы.
– Остановимся здесь.
Джордж вынырнул из водоворота страшных мыслей в жар умершего мира. Стефан указывал на разгромленный магазинчик на сгоревшей заправке. При въезде болталась табличка «Бензина нет». Ниже кто-то криво дописал «Здесь ничего нет. Убирайтесь». Краска – жёлтая поверх красной – успела облупиться.
Пока грелись банки с супом и ветчиной, Джордж разминал спину и гулял по округе. В этом магазинчике, где они устроились, давным-давно не было людей. Всё, что можно было унести, унесли. Ни консервов, ни бутылки энергетика, ни чипсов, ни шоколадок, – ничего не осталось.
– Темно… –
Дикая темнота, как в лесу, в горах или в пустыне, куда не добралась цивилизация с проводами и лампочками. Отсюда же цивилизация ушла, оставив на память разбитые магазинчики, брошенные дома и гниющие автомобили. Пройдёт много времени, прежде чем всё это окончательно исчезнет.
– Ничего, – продолжил говорить Стефан, будто сам с собой, – после зимы потянем провода на юг и до западного побережья.
Джордж резко развернулся. Стефан сидел на камне у кромки асфальта, крутил травинку между пальцами и смотрел куда-то в сторону и вверх.
– Думаешь, кто-то там остался? – спросил Джордж с надрывом. Подошёл ближе, запахнул плотнее поношенную куртку и спрятал руки в карманы.
Стефан неопределённо качнул головой:
– Не могло не остаться. Шанс выжить один на семь тысяч… примерно. В Лос-Анджелесе четыре миллиона жителей, и ещё полтора – в Сан-Диего, – в ровном голосе Стефана звучал спокойный оптимизм.
– Зачем? Лос-Анджелес. Сан-Диего… Это города призраки, Стеф! Зачем? Почему ты цепляешься за прошлое? За эту дурацкую идею?
Джордж кричал. Выплёвывал горькую, как полынь, обиду. Весь мир корчится в агонии, а этот чудик сидит на бордюрном камне и фантазирует! Как ребёнок! Как умалишённый!
– Почему? – переспросил Стефан и уставился на Джорджа глазами ретривера с чистым, как слеза ребёнка, непониманием.
Джордж задохнулся от необъяснимого гнева. Боль, глубже всяких ран, выплеснулась наружу. Словно нарыв, жгли язык слова обиды. Горло перехватило, и отчаяние вырвалось криком в высокое небо, усыпанное бисером.
– Зачем? Почему? Всё кончено, пойми уже!
Стефан молчал. Травинка застыла в его руках.
Джордж ждал слов как повод вновь кричать. Вместо этого, встретив молчание, глотал воздух. Боль в груди, будто из вскрытого гнойника, утихала, но не уходила. Ослабев, он плюхнулся на свёрнутое одеяло и схватил горячую банку ветчины. В темноте, подхваченная рыжиной, чернела сутулая спина Стефана. Джордж настороженно поглядывал на него.
Прошло достаточно времени – банка ветчины опустела, – чтобы стыд тронул лихорадочно бьющееся сердце. Сорвался. Стефан ведь ни в чём не виноват: ни в смерти жены и детей, ни в бесцельном существовании Джорджа, ни в пандемии, ни в Конце Света.
– Мы как будто в походе, – внезапно для себя заговорил Джордж, сжал полупустую банку, почувствовав уходящее тепло.
Стефан поднял голову и взглянул с недоумением.
– Как мальчишки, да-да, – ухмыльнулся Джордж. – Отец каждое лето возил меня и моих друзей на неделю в горы. Мы жгли костры и ночевали в палатках. Ели прямо из банок и жарили зефир и хлеб на сучках. Без кабельного, без игрушек… Это было мальчишечье счастье. Я скучал по этим походам после смерти отца. А сейчас… здесь…