Мой темный принц
Шрифт:
И все же Оливеру удалось застать меня врасплох на берегу озера, когда я лежала на траве под дремотным солнцем и выводила пальцем очертания толстых пушистых облаков. Он, как всегда, запрятал розу в мои волосы и, опираясь на локоть, смотрел на меня с мечтательной ухмылкой.
Я выдернула ее из волос и прижала к носу.
— Где ты ее взял?
— В Австрии.
Я сорвала с розы бархатистый лепесток и потерла его между пальцами.
— Она от природы голубая?
— Нет. Они лично выращивают розы, используя специальную подкрашенную
— Вывести? — фыркнула я. — Ты просто хотел использовать это слово.
Он закатил глаза.
— Виноват, зануда.
— Почему ты инвестируешь в голубые розы?
— Потому что, когда они станут товаром, я смогу посылать тебе их каждые выходные.
Было ощущение, что он выдернул землю у меня из-под ног, научив меня летать. Как будто я парила в воздухе под действием какого-то заклинания.
Оливер вырвал лепесток из моих пальцев и провел им по шее, отчего все мое тело покрылось мурашками.
— Очевидно, синие розы символизируют безответную любовь и глубокое желание, которое не может быть достигнуто.
Я тяжело сглотнула, сердце заколотилось в груди.
— Твоя любовь не безответна.
Он прикоснулся своим носом к моему.
— Нет?
Я покачала головой, и наши носы соприкоснулись в поцелуе.
— Хорошо. — Он быстро чмокнул меня в губы. — Ты влюбилась в кого-нибудь еще в течение учебного года? Есть ли кто-то, кого мне нужно убить?
Я чуть не подавилась смехом. До сих пор мое пребывание в Surval Montreux можно было назвать, по меньшей мере, сложным. Я выделялась, как гамбургер в тарелке с фруктами.
Во-первых, у меня не было родителей. Другие девочки чуяли эту слабость за версту. Они видели, что я никогда не отходила далеко от кампуса, всегда оставаясь на каникулах и в перерывах, пока они зафрахтовывали частные самолеты, чтобы провести время с семьей в роскошных кондоминиумах. Родители почти не отвечали на мои звонки, а когда отвечали, то использовали эти шестьдесят с лишним секунд, чтобы отругать меня за то, что я связалась с нашими дальними родственниками.
— Ты должна перестать доставать моих сестер, — насмехалась моя мама. — Ты зря тратишь свое дыхание. Я уже тысячу раз тебе говорила, я не общаюсь ни с кем из них. Они слишком завидуют нашему богатству и успеху.
Это не имело значения. Никто не отвечал на мои звонки. В конце концов, я перестала пытаться.
Мои одноклассники придумали мне прозвища. Ботаник, книжный червь, чудачка, одиночка и одно, которое прижилось, - Плакса Роза, благодаря тому, что меня поймали в кабинке туалета, когда я выла от умиления после того, как родители забыли о моем дне рождения. Им удалось превратить в оскорбление то, чем я гордилась, - мой интеллект, мою интровертность, мою чувствительность.
С другой стороны, я решила с головой погрузиться в учебу. Если у меня не будет ни семьи, ни друзей, то, по крайней
Я бы наверстала упущенное время. Я создам свой собственный пузырь людей, которым я небезразлична.
Все это станет далеким воспоминанием.
Хотя в глубине души я знала, что травма оставляет неизгладимые следы. Расстояние просто позволяет нам увидеть, как далеко мы зашли.
— Конечно, я не влюбилась ни в кого другого. — Я засунула леденец в рот и провела языком по розовому леденцу. Мои губы были припухшими и, наверное, вишнево-красными от конфет, и я знала, что он не устоит перед настоящим поцелуем. — Ты влюбился в кого-нибудь еще?
— Нет. — Он схватил мою руку, осыпая ее пушистыми, перьевыми, безумно счастливыми поцелуями. Его теплое дыхание скользило по моим пальцам, его губы касались моей открытой ладони и костяшек пальцев. — Я не думаю, что ты понимаешь. Я настолько одержим тобой, что даже не рассказываю о тебе своим друзьям. Я настолько одержим, что мысль о том, что другие мальчики знают о тебе, вызывает у меня ревность. На днях Ромео увидел твою фотографию на моей заставке и спросил, кто ты, а я его просто ударил.
— Хм... — Я потянулась, чтобы поцеловать его губы. — Токсичная мужественность, мой любимый тип в мальчиках.
Я облизнула губы, и он рассмеялся в поцелуе, пытаясь захватить кончик моего языка зубами.
— Мальчиках? — прорычал он. — Во множественном числе?
— Только один. Ты.
— Дерьмо. — Он вздохнул. — Это плохо.
Он поцеловал меня в щеку. Кончик моего носа. Край моих ресниц.
— Что плохо?
— Как ты запуталась в моей душе. Это как... клубок волос. Я не могу его распутать.
— Как поэтично. — Я фыркнула. — Джону Китсу до тебя далеко.
— Не думай о других мужчинах, когда ты со мной.
— Олли, Джон Китс мертв уже более двухсот лет.
Он повернулся, чтобы поцеловать мое голое плечо.
— И все еще недостаточно мертв для меня.
Лямка спустилась до локтя, и изгиб моей груди выпирал сквозь подол ткани. Когда он был здесь, я жила полной жизнью. Внезапно я оценила все. Запах распускающихся цветов и сладкой воды. Щебетание птиц и смех совершенно незнакомых людей, которые тоже создавали счастливые воспоминания.
— Мы смотрим на облака? — прошептал он мне в висок.
— Да.
Я переплела свои пальцы с его пальцами, и это было так естественно, так правильно, как будто мы вообще не проводили времени врозь.
Я изучала небо.
— Я вижу кролика.
Он указал на облако через мое левое плечо.
— Огромный пенис.
— Олли. — Я закрыла рот рукой, пытаясь не рассмеяться.
— Да ладно, ты смеешься, потому что знаешь, что это правда. У него корона более королевская, чем у принца Эдуарда.