Мой золотой Иерусалим
Шрифт:
— Ну, так что вы скажете? — обратилась она к ним и ко всем остальным. — Как вам все это? Там хоть был кто-нибудь? Я даже не смотрела, я просто закрыла глаза — так боялась, что в зале вообще никого не будет!
— Конечно, был, — сказал Сэмюэл Уизден. — На такие вечера всегда кто-нибудь приходит. Одному Богу известно зачем, но приходят. Наши любители поэзии, так сказать.
— О чем речь, — вмешался Питер, — вы собрали очень приличный зал. Первые ряды, правда, были жидковаты, зато дальше почти все места заняли.
Этот разговор и последовавшую за ним общую беседу Клара слушала с удовольствием, ей нравилось, когда употребляли выражения вроде «вполне приличный зал». Этот особый театральный язык был ей известен, но она почему-то подсознательно стеснялась им пользоваться. Приятно было слушать, как они заговорили о поэзии, о поэтических вечерах, о публике, понятно все это публике или нет, нравится или нет; о том, что, наверное, тем, кто ходит на такие вечера, вообще все всегда нравится, просто есть такие люди, которые любят ходить на поэтические вечера и слушать стихи; по самому настрою и течению разговора было ясно, что каждый из присутствующих
— Нет, самое кошмарное — это как они все мгновенно затихают на самых, ну самых что ни на есть бездарных стихах, вроде той вещи Реджи, что я читала; нет, я не хочу обидеть беднягу Реджи, но это же не стихи, а дребедень заумная, однако принимают ее всегда просто изумительно, вы заметили?
Клару часто обескураживали собственные наблюдения, и она пришла в благодарное умиление от такой непосредственной откровенности.
Пока все болтали, она успела оглядеться и рассмотреть, кто же здесь собрался. Кроме нее самой, Питера и четырех поэтов-исполнителей, в комнате был человек с Би-Би-Си по имени Лайонел — наверное, режиссер, подумала Клара, или продюсер, а может, и то и другое. Был еще один мужчина, имени которого она не разобрала, — возможно, муж Маргариты Касселл. Еще был невероятно красивый молодой человек — несомненно, актер; об этом Клара догадалась сама и была очень собой довольна, но потом сообразила, что в данных обстоятельствах для такого вывода особо блестящего ума не требовалось. Этот юноша тоже вроде бы имел какое-то отношение к Маргарите Касселл. Он был настолько красив, что Клара не могла оторвать от него глаз, хотя было бы, конечно, гораздо разумнее заняться Сэмюэлом Уизденом, который был пусть не безумно, не сверх меры, но достаточно хорош собой. И была дочка Себастьяна Денэма. В комнате собралось столько мужчин, что на дочку Себастьяна Денэма Клара не обратила никакого внимания, подумав только, правильно ли она расслышала имя: вроде бы ее звали Клелия, и это имя, прозвучав в первый раз, было так неожиданно похоже на ее собственное, что Клара решила: наверное, она плохо расслышала первый слог и на самом деле девушку зовут Лилия. Имени «Клелия» она никогда раньше не встречала. Но, рассудив, что вряд ли ей вообще придется его произносить, не стала зря мучиться из-за этого упущения.
Зато через некоторое время она начала потихоньку мучиться мыслью, имеет ли право вообще здесь находиться. Иными словами, не следует ли им с Питером уйти. Но уходить никто не собирался, да и Питер, к счастью, действительно оказался знаком, едва ли даже не дружен, со своим поэтом; и тем не менее Клара полагала, что дальше оставаться нехорошо. Вдруг кто-нибудь захочет воспользоваться гримуборной по назначению — скажем, переодеться? Хотя непонятно было, кому это могло понадобиться, все были совершенно нормально одеты: ни на ком не было ничего необычного или нелепого — скажем, смокинга. Единственной, о ком можно было предположить, что ей неудобно или неловко, была миссис Касселл, здесь ее платье выглядело еще удивительнее, чем на сцене; но и в этом случае ее уборная была не эта, а следующая. К тому же она вовсе не собиралась переодеваться, она явно наслаждалась экстравагантностью платья и время от времени наклонялась вперед, заставляя всех без исключения оценить свой роскошный бюст. Если Кларе удавалось оторвать глаза от красивого молодого человека, ее взгляд неизбежно упирался в эти два упругих белых холма с уходящей в глубину припудренной ложбинкой. Она никогда не встречала такого платья на женщине, достойной его носить, и сочетание природного и рукотворного великолепия ее просто поразило: до Клары внезапно дошло, чего добиваются все эти дамы в вечерних платьях без бретелей, обладательницы больших бюстов с глубокой складкой или же выпирающих ключиц. Теперь она их понимала: ради такого эффекта стоило рискнуть.
Кларе не хотелось уходить. Хотелось и дальше слушать разговоры о поэзии, о деньгах, о том, что Эрику Харли участие в телепередачах из серии «Живое слово» принесло больше денег, чем все написанное за целый год. Несколько минут спустя кто-то предложил открыть бутылку шампанского, а кто-то сказал, что лучше спуститься в бар, пока он не закрылся; Клара очень надеялась, что они пойдут в бар, она не смогла бы сидеть тут и пить чужое шампанское, даже если бы ее угостили. А хорошо бы ее действительно уговорили здесь, в артистической уборной, выпить шампанского! Кларе, кажется, даже не доводилось пробовать это вино, представлявшееся ей атрибутом духовной жизни. Но, как часто случается, оказавшись перед необходимостью что-то предпринять, компания стала потихоньку распадаться: Маргарита Касселл сказала, что так или иначе должна спуститься в бар, ее там ждет приятель; Эрик Харли тоже сослался на приятеля в баре, а тот, кого звали Лайонел, заявил, что ему пора домой, надел пальто и ушел. Тогда Клелия Денэм, до сих пор не проронившая ни слова, сказала:
— Я тоже пойду.
Клара слегка забеспокоилась; не то чтобы ей нужна была Клелия, но компания явно разваливалась, и она боялась, что, если слишком многие уйдут, Питер решит, что им тоже
— Клелия, останься, выпей с нами. Побудь еще полчаса, я сам отвезу тебя домой. Я обещал переговорить с Морисом. Полчаса, не больше.
Клелия посмотрела на часы. Казалось, она была чуть-чуть, самую капельку, недовольна.
— Ладно, встретимся в баре, — кивнула она и ушла.
К счастью, бар, который все имели в виду, был в данном случае явно единственным; Клару в похожих обстоятельствах всегда терзал страх, что она чего-нибудь не поймет и будет напрасно ждать в каком-нибудь полупустом третьесортном заведении. Бар упорно оставался без названия, тем не менее всем было почему-то совершенно ясно, куда идти; Клара еще не успела узнать, что свой бар есть почти в каждом театре. Да и откуда ей было это знать? Она с такими вещами просто не сталкивалась. Но когда они с Питером, Сэмюэлом и Эриком спустились по полуживой деревянной лестнице, пробрались через множество комнатушек с бесчисленными электровыключателями и вышли через служебную дверь, Клара увидела, что ошибиться было крайне сложно: бар оказался частью, второй половиной театра. Его заполняли недавние зрители, режиссеры, актеры — актеров ни с кем не спутаешь; здесь оказался даже столь решительно удалившийся Лайонел, он быстро допивал виски. Клелия тоже была здесь — стояла, облокотившись о стойку бара. Подозвав бармена щелчком пальцев, она заказала себе что-то выпить. Клара была поражена. Сама она в глубине души почему-то боялась, что, посмей она, Клара, подойти когда-нибудь к стойке и заказать себе джин с тоником, бармен или плюнет ей в лицо, или вызовет полицию, или рассмеется, или тут же, не сходя с места, ее изнасилует. Победить в себе этот страх она не могла, а сознаться в нем было слишком стыдно. Против алкоголя Клара ничего не имела, и когда Сэмюэл Уизден предложил ее угостить, с радостью согласилась; но при взгляде на стоявшую спиной Клелию Денэм в ней шевельнулось что-то похожее на уважение.
Через несколько минут подошел приятель Эрика — известный школьный учитель; с его приходом обсуждение вечера, в чем-то повторяясь, возобновилось. Клара слушала, но больше наблюдала. Она с удовлетворением отметила элегантное появление Маргариты Касселл, которая вошла, держа под руку с одной стороны мужа, а с другой — красивого юношу: ее платье и прохладная полная шея призрачно-бледно мерцали в унылом полумраке викторианского интерьера. Волны сочного, трепетного, восхитительного голоса катились впереди нее, призванные не столько сообщать что-то, сколько просто звучать. Вместе со своей свитой поэтесса устроилась в пределах слышимости от Сэмюэла и его спутников, и обе компании то и дело перебрасывались фразой-другой. Клара невольно обратила внимание, что Маргарита, почти сразу выпустив руку своего мужа (практически в тот момент, когда отправила его к стойке делать заказ), тут же взяла за руку красивого молодого человека, будто опасалась здесь, в баре, отпустить его от себя. Клара наблюдала за ними со смятением, радостью и восторгом. Она пыталась понять, какое значение придается в этих кругах подобным действиям — огромное или же никакого, и пришла к выводу, что нигде, ни в каких кругах, ничему не придается никакого значения.
Через некоторое время ей стало интересно, куда делась сама о себе позаботившаяся Клелия Денэм. Оглядевшись по сторонам, Клара увидела, что Клелия разговаривает с каким-то совершенно посторонним человеком, то и дело поглядывая на часы. Мистера Денэма до сих пор не было. Теперь Клара рассмотрела ее поближе и удивилась, почему не сделала этого раньше: посмотреть стоило. Клелия по-прежнему казалась озабоченной и недовольной — почти угрюмой, чуть не подумала Клара, но это означало бы подавленность, которой на самом деле не было. Склонив голову к плечу, Клелия очень внимательно слушала незнакомца; иногда она кивала или что-то отвечала, но всегда очень коротко. Лицо ее было не то что красивым, но твердого, точного рисунка и очень своеобразной формы: к нему подошло бы слово «остроугольное», хотя что именно напоминало в нем острый угол, сказать было сложно. Ее волосы лежали сплошной тяжелой массой, темные и такие густые, что казались искусно подстриженными, хотя на самом деле были просто ровно обрезаны — точно отсечены — чуть выше плеч. Возникало впечатление — подобное впечатление возникает, когда смотришь на японских детей, — что голова целиком вырезана из дерева, такой четкий у нее контур и так плотна подвижная масса волос. Клелия была, судя по всему, без косметики и необычно, хотя ни в коем случае не вызывающе, одета: черная бархатная юбка, очень короткая, а сверху — длинный темно-бордовый жакет с погончиками и медными пуговицами. Одежда не то чтобы модная, но носить такую могла лишь женщина, уверенная в себе, и Клара внезапно почувствовала, что ее собственному туалету, пусть безукоризненному и очень ей идущему, не хватает изюминки. По правде говоря, она настолько не доверяла своему вкусу, что всегда сознательно выбирала вещи самые простые, скромные и незаметные. И хотя само по себе это было, конечно, вполне разумно, и серый шерстяной джемпер выгодно оттенял ее вполне симпатичное лицо, тем не менее, разглядывая Клелию Денэм, она почувствовала, что могла бы, не изменяя собственному стилю, позволить себе кое-какие смелые решения, от которых ее до сих пор удерживали и неумение, и робость.
Когда Клелия рассталась с незнакомцем и присоединилась к беседующей компании, Клара обрадовалась: она с удовольствием поговорила бы с Клелией, но не знала о чем. Оставалось слушать. Клелия, похоже, была близко знакома с Сэмюэлом Уизденом, потому что стоило ей появиться, как тот начал подробно обсуждать с ней какого-то Роберта, которому, как стало понятно, на днях страшно повезло, хотя оставалось полнейшей загадкой, в чем именно. Спор шел о том, хорошо это для Роберта или нет. Сэмюэл вроде бы считал, что плохо, а Клелия стояла на том, что, не свались на Роберта эта удача, бедняга бы окончательно опустился.