Моя Шамбала
Шрифт:
На это Катя показала зад, похлопав по нему ладонью, и от греха поскорее затрусила к своему дому.
Публика хохотала.
Не успел закончиться один спектакль, как начался другой. Теперь все взгляды были обращены на дорогу, по которой два приятеля вели Федора, Катиного мужа. Вели его серединой улицы, поддерживая под руки с двух сторон. Шли молча, сосредоточенно выбирая дорогу, стараясь обойти рытвины и выбоины. Были они в той стадии опья-нения, когда все внимание направлено на ноги, а мозг вы-полняет одну работу: не дает упасть, удерживает на ногах. Тетя Мотя, оставив ведра, бросилась к дому Кати, которая
– Кать, твоего ведут!
– сообщила издалека тетя Мотя и остановилась, прижимаясь ближе к домам.
Федор безвольно висел на своих дружках, закатывая глаза от натужного усилия согнать дурь, скрипел зубами. Но ближе к дому сделал вдруг отчаянное усилие, пытаясь высвободиться из рук своих приятелей, и те, потеряв равно-весие, упали вместе с ним. Поднялись и, с пьяной решимо-стью довести друга до самого дома, упорно пытались снова взять оставшегося на земле Федора за руки, но Федору это не понравилось, и он, вдруг обидевшись, неожиданно уда-рил в лицо своего приятеля. Тот удивленно охнул и, не раз-думывая, ответил сильным тычком в зубы. Федор повалил-ся и, матерясь, пытался стать на четвереньки, но приятель, не давая ему подняться на ноги, завалил и стал пинать но-гами, ладясь угадать под ребра. Сразу оторвалась от ворот и коршуном налетела на него Катя. Она стала оттаскивать его от Федора, колотя кулаками по спине и пытаясь дотянуться до волос. Другой приятель долго не мог взять в толк, что происходит, а потом бросился отнимать своего товарища у Кати, и скоро они ушли, оставив Федора на земле.
Федору никак не удавалось подняться. Катя помогала ему и причитала на всю улицу:
– Ой, убили. Убили, окаянные.
Кто с сочувствием, кто с любопытством, а кто с откро-венным удовольствием смотрели на дармовое представле-ние и с нетерпением ждали, чем этот спектакль закончится.
Помог Кате Ольгин сын Толяй, добрый малый из на-шего двора. Он поднял Федора и вместе с Катей отвел в дом...
Я поставил ведра на скамейку возле рукомойника и пошел к отцу. Отец открыл глаза. Был он бледен, но выгля-дел заметно посвежевшим.
– Как ты, пап?
– спросил я.
– Спасибо, сынок! Чтобы я без тебя делал?
Он смотрел на меня с такой любовью, что мне стало неловко, и я опустил глаза.
Мать позвала есть. Она хотела принести еду отцу в по-стель, но он встал и вышел к столу сам. Мать уже успокои-лась и теперь наседкой кружилась вокруг отца. Она отдава-ла ему все лучшее и всю любовь своего нерастраченного сердца, отодвигая всех, в том числе и меня, на второй план. Видно, они с отцом еще не успели налюбиться, и теперь она берегла его и холила, как могла, добывая для него мед, ко-торый мешала с коньяком и орехами, делая питательный состав; она отжимала свекольный сок и поила его от давле-ния. Он был для нее и ребенком и мужем. Казалось, "под-держать" отца стало целью ее жизни. Она говорила: "Надо поддержать Юру" и подкладывала ему лучшие куски. Я не обижался, потому что тоже любил и жалел отца.
После ужина отец лег с книгой в свою кровать, а я по-шел в темную каморку, где раньше жила бабушка Маруся с Олькой и где теперь спал я, потому что Олька перешла в зал.
Я включил свет и взял томик Брет Гарта, которого мне принес
– Шур, ты слышала, Ленка-то прокуророва уехала.
– Да что ты говоришь?
– искренне удивилась мать. Она всегда узнавала новости последней и чаще всего от тети Нины. Тетя Нина выдержала паузу, наслаждаясь произве-дённым эффектом от этой новости, и заговорила, не оста-навливаясь:
– Укатила к себе в Ленинград и ни с кем не попроща-лась. А до учебы еще месяц целый. Кольке-то что? У него этих девок - пруд пруди. А вот Витька, Витька сам не свой ходит. "Я слышала, как мать его уговаривала: "Вить, поел бы что-нибудь, что ж ты все куришь да куришь. Посмотри, на кого стал похож. Да чем же она, змея, тебя так присуши-ла?" Да как заплачет, как заплачет. А Витька дверью - хлоп, и из дома вон".
– Да чем же, правда, она так его взяла? Девка как дев-ка. Ну, конечно, красивая. Но уж не настолько.
И вздохнув почему-то, может, вспомнив молодого отца и себя молодую, сказала:
– Да и то, любовь, она не спрашивает.
– Жалко Витьку, - согласилась тетя Нина.
– Такой па-рень. Все при нем. И добрый, и из себя видный. С войны капитаном пришел.
– Ну, как хочешь, Нин, а все же не пара он ей, - вдруг решительно заговорила мать.
– У нее воспитание... и обра-зованная. Вон в институте в Ленинграде учится. А он что? Хоть капитан, хоть не капитан, а как был лапоть, так лаптем и останется.
– Да Ленка за Витькой, как за каменной стеной жила бы. Это пока молодая перебирает. Только перебирать не из чего. Где они, мужики-то? Другая рада хоть за какого инва-лида выйти, - с обидой сказала тетя Нина, и мне даже по-казалось, что в голосе ее задрожали слезы.
– Нет, Нин, когда человека не любишь, никаких золо-тых гор не надо, - мягко сказала мать.
– А Ленка, что ж? Эта одна не останется. А, может, кто в Ленинграде есть!
"Прошлый раз мать за Витьку заступалась, а тетя Ни-на против была. А теперь все наоборот", - с удивлением от-метил я.
Глава 21
Бабушка Паша. Капитал в матрасе. Мое видение. Память о сыне.
Исчерпав тему, обе надолго замолчали. Глухо позвя-кивали тарелки - это мать мыла посуду. Я снова открыл книгу, но читать так и не начал. Тетя Нина, словно спохва-тившись, сказала:
– Ты ведь знаешь, что вчера бабушку Пашу похорони-ли?
Мать знала. Сама пятерку на похороны давала, когда по соседям деньги собирали. Но тетя Нина еще напомнила:
– Что могли, по людям собрали. Спасибо Моте, побега-ла. Гроб дядя Коля бесплатно сколотил, за одну выпивку. Немного coбec помог. Ну, помянули потом. Мужики, кото-рые гроб несли. Дядя Коля, Шалыгин, еще мужики.
– Да уж беднее бабы Паши не было!
– согласилась мать.- Царство ей небесное!
– Да в том то и дело, Шур! Ты знаешь, сколько у нее в матрасе нашли?
– Тетя Нина выдержала паузу и с какой-то злой радостью выдохнула: - Пять тыщ.
– Да ты что?
– испугалась мать. Я живо представил, как у нее округлились глаза.