Моя Шамбала
Шрифт:
– Ты готовишься?
– ревниво спросил Мухомеджан Мотю.
– Да так, грамматику читаю, - неуверенно сказал Мотя.
– А я что читаю, что не читаю. Темный лес, - засмеялся Мухомеджан.
– У меня всегда с русским нелады были.
– А у кого лады?
– согласился Мотя.
– Вспомни, как учились-то!
– А ты, Самуил, все же с нами не хочешь? Тоже в ма-шинку идешь?
– У него, брат, Haум, мастером на пятом заводе работа-ет, - пояснил Каплунский.
– А я думал, Наум портной, - сказал Мотя-младший,
– Почему портной?
– пожал плечами Самуил.
– Да все время в костюме
Ребята засмеялись.
– Вовкин отец тоже в костюме ходит!
– засмеялся Мотя-старший.
– Вовкин отец инженером работает, все знают.
– А чего Монгола вдруг в хор потянуло?
– вернулся к их разговору Пахом. Видно ему никак не давал покоя Мон-гол, который ни с того ни с сего потащился в хор.
– Так у него голос прорезался, - лениво отозвался Мо-тя-старший. Руководительница сказала, что это после мо-тации.
– Чего?
– не понял Пахом, - После мотяции?
– Ну, ты, в ухо хочешь?
– обиделся Мотя.
– Мотация у всех бывает. Это когда голос меняется. Когда в мужика пре-вращаешься.
– Вот у тебя еще не прошла, потому ты и пищишь. А у меня уже прошла, видишь, голос какой грубый. Только я петь не умею. А Монгол вот запел.
– Это где ж я пищу?
– от возмущения Пахом сел.
– Да я сроду не пищал. Скажите, пацаны.
Пахом действительно не пищал. Голос у него был мальчишеский, но сиплый, и все это подтвердили.
– Ну ладно, не пищишь - согласился Мотя.
– Но все равно у тебя мотация.
– Мутация, - поправил я.
– Возрастная ломка голоса в период полового созревания.
– А ты, Вовец, откуда знаешь?
– на всякий случай опро-сил Пахом.
– Читал.
– Вовец все знает, - польстил мне Мотя-старший.
– Половое созревание - это как у Андрияна?
– уточнил Пахом. Все засмеялись. Эту историю с Валькой Андрияно-вым знала вся школа.
Валька Андрианов в оккупации, как другие перерост-ки, не был, но к шестому классу умудрился два раза остать-ся на второй год. Это был симпатичный крепкий парень, улыбчивый и не драчливый, но лентяй, каких мало. На уроках он сидел с такой постной физиономией, что его ста-новилось жалко даже учителям.
Но с некоторых пор его стала беспокоить плоть, и он время от времени развлекался с не дававшим ему покоя предметом прямо на уроке. Особенно он приходил в волне-ние на уроке биологии. Молоденькая симпатичная биоло-гичка была невысокая, худенькая, но с сильно развитой грудью. Эта грудь видно и доводила Андрияна до исступле-ния. Он двигал рукой под партой, не сводя глаз с биологич-ки. При этом физиономия его розовела от невыразимого удовольствия, и он сладострастно закатывал глаза. Сначала биологичка не понимала в чем дело. Только как-то раз сде-лала замечание: "Андрианов, что ты там все возишься?". В конце концов, ее не так беспокоил Андрианов, как осталь-ной класс, который тридцатью парами глаз вдруг начинал косить в его сторону. Так долго продолжаться не могло, и однажды, когда началась очередная возня, биологичка, как бы невзначай приблизившись к Андриановой парте, вдруг кошачьим движением быстро откинула крышку. То, что она увидела, повергло ее в ужас. Она покраснела, глаза ее ок-руглились, и она по-рыбьи стала хватать воздух ртом. Анд-риану бы прикрыться, но он уже не мог остановиться и с выпученными глазами и перепуганным лицом все же за-канчивал начатое
И вдруг биологичка взревела:
– Вон, скотина! Вон из класса!
– Гримаса брезгливого отвращения передергивала ее лицо.
Андриян, прикрываясь руками, боком неуклюже вы-лез из-за парты и под смех и улюлюканье класса бросился к двери, на ходу заправляя свой срам.
Биологичка, не смея сама пойти к директору с этим вопросом, рассказала все Нине Капитоновне, пожилой учи-тельнице географии, а та директору школы.
Директор Костя вызвал Андрияна, но долго с ним не разговаривал, не читал нотаций, просто отобрал сумку и сказал, чтобы за сумкой пришла мать. А матери сказал, что без справки врача в школу его не пустит. Мать Андрияна высекла, а через день Андриян принес справку от невропа-толога: "Здоров. Беседа о вреде онанизма проведена".
На том дело и кончилось.
– Вовец, какой будет счет?
– вдруг спросил меня Пахом.
– Откуда я знаю?
– пожал я плечами.
– Да ладно, можешь не говорить, - не поверил Мотя.
– Но хоть кто выиграет?
– Да не знаю я, - сказал я, раздражаясь.
Знание приходило независимо от меня и чаще всего, когда я не ждал этого. Конечно, иногда я мог заставить свое сознание настроиться на непонятное мне и болезненное восприятие загадочного мерцающего пространства, которое несло информацию. Но для этого нужны были особые усло-вия, при которых я мог бы управлять своим сознанием.
– НУ, хорошо, а как ты думаешь, по-твоему, кто выиг-рает?
– подошел с другого конца Мотя-старший.
– Наверно, будет ничья,- наобум сказал я. Хотя, почему бы и нет? Московское "Динамо" будет у нас в гостях. Игра состоится в честь праздника нашего города, и выигрывать, вроде, не совсем удобно. Но и проигрывать команде класса "Б" тоже не резон. Вполне может быть ничья.
– "Ну, это ты загнул, - не поверил Самуил.
– Москов-ское "Динамо" в прошлом году чемпионат СССР выиграло. Они, если уступят, то может только ЦДСА. А ты, "ничья". Да они нас на сухую раскатают.
Самуилу можно было верить. Он не пропускал ни одного футбольного репортажа, которые вел всеобщий кумир Синяв-ский. Самуил знал наперечет всех известных футболистов и мог назвать составы всех основных команд класса "А".
– Не может быть ничьей, - согласился Витька Мотя.
– Может и не будет, - не стал спорить я.
– Не хочешь говорить, не говори, только тогда вообще молчи, - обиделся за всех Изя Каплунский.
Мне нечего было возразить, и я молча жевал травинку.
– Я вчера Ваньку Козу видел, - вспомнил Самуил.
– Блатяга. Московочка, сапоги в гармошку. Я ему: "Здорово, Вань! На футбол идешь? А он сплюнул так через зубы и го-ворит: "А как же. У меня и билеты третьем ряду".
– Ни хрена себе, - обалдел Мухомеджан.
– Билеты по-купает. Это сколько ж у него денег?
– Да больше, чем у нас всех вместе на 1-е Мая было, - пришел к выводу Каплунский.
– Тут на кино у матери руб не выпросишь, - вздохнул Самуил.
– Да ну его на хрен с его деньгами, - сказал Мотя.
– Лучше без денег, да на свободе. Он же без конвоя послед-ние денечки ходит. Раз ворует, значит, тюрьма по нему плачет.
– Все. С Козой больше не водиться, - приказал Мотя.
– Да никто с ним уже давно не водится, - согласился за всех Каплунский.