Моя жизнь 1964-1994
Шрифт:
Вспомнила ещё один загадочный случай. Когда я пришла у нас были два радиста. Старший сержант Горшков и старшина Перемышленников. Оба классные радисты, отлично работали ключом, Перемышленников рассказывал, что до войны служил радистом на одной из полярных станций обслуживавших северный морской путь. И вдруг радисты исчезли, за несколько дней до Путроловской операции в районе Пулково проводилась разведка боем. И прошел слух, что в этом бою наши два радиста сдались немцам... После войны на одной из встреч Борщёв рассказал, что эта разведка боем в районе Пулково была проведена с целью заброски этих радистов к немцам. Наш бывший начальник особого отдела Иван Васильевич Лавров подтвердил, что всё именно так и было. Правда, дальнейшая их судьба не известна. Как забросили, так и всё. На той же встрече Борщёв рассказал ещё один случай. Перед прорывом блокады к нам через Ладогу поступало пополнение. В том числе и солдаты с освобождённых территорий. За такими была установлена слежка. И вот, когда дивизия стала выдвигаться на исходные позиции, перед началом операции по прорыву блокады, из 947-го полка пропал солдат по фамилии Потехин, но его поймали, когда он хотел перейти Неву. На допросе он показал, что в начале войны попал в плен, но был отпущен домой в Калининскую область. Немцы привлекли его к сотрудничеству, пригрозив уничтожить его семью в случае отказа. Ему поручили при отходе немцев остаться на месте. И будучи мобилизованным, в Красную Армию, собрать сведения и перейти к немцам. Борщёв говорил, что его не расстреляли.
Каску я никогда не носила. Правда, в августе меня сфотографировали в каске. Не помню зачем. Противогаз я выбросила, а в сумке носила бельишко. Девушкам на фронте
Рано утром, даже ночью 19-го августа мы вышли под Сапёрную к Усть-Тосно. Уже ходили слухи, что готовится большое наступление, но где никто не знал. Прошли соцгород, теперь п.Металострой. Дошли до Корчмино и повернули к Неве. Дальше пошли у самой воды. Вдоль уреза берега к Усть Тосно. Пока шли, впереди всё грохотало, летели самолёты... Уже началось наступление. По Неве от Ленинграда мчались катера с десантом. У Невы при впадении в неё реки Тосно высокий и крутой берег. На этом берегу сидел наш капитан Креннель, который командовал вооружением. Сидит, болтает тоненькими ножками в широких кирзовых сапогах. И говорит: "Куда вы идёте то?" Мы отвечаем, что у нас приказ найти КП командира полка. Он говорит: "А-а-а там такой бой идёт". Наш командир Иван Иванович Осипов говорит: "Да мы слышим". Креннель говорит: "А-а-а никто вас не ждёт. Идите назад. Никто не узнает". Осипов отвечает: "Нам приказ". Мы поднялись на берег и как раз метров 10-12, сейчас там обелиск стоит, находился командный пункт полка. Вход в кп был завешен плащ-палаткой и стояла стерео труба, направленная через Тосно на Ивановское. Сейчас там судоремонтный завод, а тогда всё было разрушено и видно далеко. Командир полка говорит: "Связисты, что вы так запоздали. Мы уже сами вынуждены связь тянуть". Ну, мы быстро разобрали провода, какой к какому батальону. Подключили к моему коммутатору и стали работать. На том берегу был сильный бой. Артиллерия била. Самолёты наши летали, бомбили. К вечеру звонит командир первого батальона Кукареко и без всяких позывных говорит: "Дай-ка мне командира полка Клюканова". Я передала трубку. Кукареко докладывает, что батальон дошел до станции Пелла, но людей осталось очень мало и нужно подкрепление. Клюканов отвечает, что у него резервов нет. Сам звонит к командиру дивизии Донскому. Тот тоже говорит, что у него резервов нет, и штаб армии не даёт. Ну и наш батальон отступил от Пеллы до "Пяти углов". Это где Мурманское шоссе пересекает дорога на Никольское. Ещё там церковь на берегу стояла и кладбище. Это не то кладбище, что вдоль дороги, а на берегу. Второй батальон, наступавший правее, тоже понёс большие потери. Поздно вечером связь с батальоном прервалась. Мост через Тосно сильно обстреливался и Кукареко переплыл Тосно, она не широкая. Помню, пришел мокрый и без сапог, доложил и спрашивает, что будем делать, Клюканов звонит командиру дивизии и докладывает обстановку. Донской говорит: "Александр Иванович. Я тебя прошу не как командир, а как человек. Удержи этот плацдарм. По тому, что есть приказ командования фронта удержать это место. Клюканов говорит: "С кем же мне удерживать? Людей нет... Ну, хорошо постараемся". Наступил вечер. Кукареко переправился обратно к остаткам своего батальона, который закрепился у дороги в осыпавшихся немецких траншеях. Почва там песчаная и стенки окопов от взрывов осыпались. Командир полка говорит лейтенанту Осипову: "Собери, кто есть вокруг. Побегай. И к нашему кп". Ну, собрал он кого мог. Всего человек 30. Было решено переходить Тосно по уцелевшему мосту. Командир наблюдал за методичностью обстрела. Смотрел на часы, стараясь засечь промежуток между огневыми налётами. Перейти мост было почти не возможно. Ещё днём заместитель командира полка Герой Советского Союза Николай Андреевич Козлов. Он получил это звание в феврале 1942 года, задержав наступление немцев. Но это было не на нашем фронте. И вот он посадил пехотинцев в грузовик. Сам встал на подножку и попытался на полной скорости прорваться через мост. Но не удалось. В машину попал снаряд... Половина пехотинцев была убита. Остальные ранены. В том числе и Козлов. Больше он к нам не вернулся. В 1943 году он умер и похоронен в Александро-Невской Лавре. Мы подошли к самой дорожной насыпи. Примерно в 30-50 метрах от моста. Было уже темно. И эти трассирующие летают, летают, как шмели. Когда немножко затихло команда: "На насыпь". Мы все взобрались и опять залегли. Переждали. И через этот мост, что было мочи... Впереди адъютант старший лейтенант Жуков. За ним Клюканов, Осипов, я. А сзади командир нашей роты Сельверстов. А дальше не знаю кто. В конце моста стояли два наших подбитых танка "КВ". Но там были танкисты. Надо было забраться на танк. Помню, меня ещё подсаживали. Прямо с танков прыгали под насыпь и кубарем скатывались. Там метров через 8 оставались подвалы пивоваренного завода. Они были немцами укреплены. Накаты сделаны. Наверно, тоже штаб, какой-то был. В одно отделение сунулись. Там раненые наши стонут. Зашли во второе. Там пусто. В нём расположилась я со своим коммутатором, радист Маслов с рацией и Георгиевский. А остальные во главе с Клюкановым пошли в оборону. Когда мы прибирались в этом подвале и выбрасывали оставшиеся от немцев вещи, я нашла на полу швейцарские часы. Очень хорошие, наручные. Это были мои первые часы. Потом их украли, когда я лежала в госпитале в Кировской области.
Обычно немец по ночам не наступает, но в этот раз он наступал. Всю ночь шли бои. Первоначально налаженная связь снова оборвалась. К утру по Неве подошли катера, тянувшие за собой баржи с десантом. Прибыла и наша артиллерия. У церкви высадилась миномётная рота под командованием Николая Ерошенко. Прибыл и Бучильников, со своими пушками. Они нас очень выручили. Вся высадка проводилась на берег Невы. В устье Тосно катера не заходили потому, что оно просматривалось немцами. Так началась эта семидневная битва. На следующую ночь сапёры навели через Тосно наплавной мост в две доски. Прямо, напротив нашего, бывшего кп. По этому мостику к нам шло подкрепление. Все попытки перебросить пехоту через "горбатый" мост, по которому мы перебежали с Клюкановым, окончились неудачей. Вечером 20-го к нам через Тосно перешел подполковник Дементьев. Это зам командующего дивизией. Он привёл с собой очередное подкрепление, с которым пришла и санинструктор Лариса Чернявская. Она с военврачём Лебедевым сразу стала перевязывать раненых. Грузили их на лодки и через Неву переправляли раненых на правый берег. И вот здесь Лебедев погиб. В большую лодку, в которой он переправлял раненых, попал снаряд. И все они погибли. На четвёртый день в атаку пошли немецкие танки. За ними немцы во весь рост. А впереди себя они пустили народы Европы: венгров, словаков, чехов и испанцев. Все были пьяные. Подошли они близко. Слышно было, как они там орали. Когда отбили эту атаку, к нам прибегает Клюканов с адъютантом и спрашивает: "Связисты, кто умеет плавать?" И смотрят на меня. Я говорю, что умею, но плохо. Тогда Маслов говорит: "Я хорошо плаваю. У меня первый разряд". Клюканов ему говорит: "Разувайся. Вот тебе записка, возьми в рот и плыви". Как Маслов потом рассказывал. Когда он переплыл Тосно, его задержали, приняв за беглеца, но он настоял, и его привели к Донскому. В записке были даны точные координаты нашего "пятачка", и Клюканов просил дать залп "катюш", что бы помочь отбить атаки. У нас связи небыло ни с батальонами, ни с дивизией, Георгиевский тоже пошел в окопы, приказав мне сидеть и ждать, что может быть появится связь с дивизией. Ну, я сижу, сижу. Да нет, нет, выгляну посмотреть, что там делается. А там о-о-ой.... Такая мясорубка.... И орут по-немецки, по-испански и наши выражения такие.... Один немецкий танк подошел близко. Клюканов был высокий метра два ростом. Он бросил сразу две противотанковые гранаты. У танка оборвалась гусеница. Он завертелся и вспыхнул. А потом залпы "катюш". Они стреляли с Пантонной или с Корчмино. Было видно, как они стреляют. Как вылетают эти огненные болванки... И это летят.. И это так на психику влияет.... И даже меня сейчас дрожь берёт. И взрывается.... Вот тут меня волной сильно отбросило. Ударило об угол этого блиндажа... От этого я до сих пор страдаю. У меня нарушение аорты, питающей левую половину головного мозга. Болит, болит голова. После войны обследовали и врач говорит: "Какая-то она у вас закрученная. Наверно удар был?"
Когда
Этой осенью мой младший брат, остававшийся с родителями, собирал грибы на минных полях. Он знал все тропинки и проходы. Зайдёт и собирает. Солдаты, охранявшие эти поля, уже его знали. Увидят и кричат: "Василий! Что ты там опять ходишь?! Уходи, а то нам попадёт!" Грибов он много набирал. Целую корзину соберёт и пойдёт в Рыбацкое. Там на трамвае в город, где приспособился в столовых Невского района менять грибы на хлеб. Вот утром он соберет грибы и поменяет на хлеб, а обратно идёт и набирает грибов домой.
В конце сентября нас отвели в тыл. Штаб дивизии расположился в п. Колтуши Всеволожского района Ленинградской области. Наш полк стоял не далеко в д. Орово. Жителей в ней не было. Штаб полка разместился в маленьком домике. Там же под козырьком находилось знамя нашего полка. Остальные батальоны рыли землянки. Местность там холмистая это хорошо по тому, что воды нет и землянки сухие. В склоне холма, на краю оврага у нас были вырыты землянки для телефонисток. Причём если на "Ивановском Пятачке нас было двое, то здесь пятеро телефонисток. Три девушки к нам пришли. Это: Шашкова Маша, Полина и Сима Ветлова из Чувашии. Выше и левее нас, если смотреть на горку, разместились разведчики. Правее была землянка радиовзвода. Ещё выше в гору жили начальник связи капитан Кавпыл, командир роты связи старший лейтенант Илья Сельверстов, командир радиовзвода и наш командир старший лейтенант Молчанов Иван Васильевич. Левее их жили линейщики. А на самой горушке стояла зенитная батарея. У них были капитальные, благоустроенные землянки. Командиром батареи был казах. У нас во взводе линейщиков тоже был казах старший лейтенант. Они ходили друг к другу в гости. Один раз нас тоже пригласили пить чай. Вообще национальности у нас в полку были разные. Были узбеки, казахи, якуты, эвенки, тувинцы. Один парень был удэгеец с Дальнего Востока. В ноябре прислали командиром радиовзвода преподавателя электротехнического факультета технологического Института по фамилии Шеремет. Он был еврей. Ну, украинцев, белорусов я за наших считаю. Все жили очень дружно.
Верующих много было у нас. По себе знаю, как сильный обстрел особенно на передовой. Когда припрет, дак всех богов вспомнишь и перекрестишься и молишься: "Ой, Боженька спаси, спаси!" У нас служила Полина Кривошеева с Воронежской области. Всю войну носила крестик, который ей мать надела. А мы дураки не носили. Хотя мне мама давала. А я говорю: "Да не надо". Ещё у нас был линейщик с Калининской области. Ему было 45 лет. У него была иконочка. Он каждое утро перед ней молился. Как-то ребята хотели посмеяться. Дак командир взвода Телюк так зыкнул на них, что всё. Наш политрук Тимофеев аспирант философского факультета Ленинградского Университета. Никогда про религию ничего не говорил. Что есть Бог или нет. Или что нельзя молиться. И этому солдату не запрещал.
Комиссаром полка в начале у нас был Мартиросян. Он был очень строгий. Его почему-то офицеры очень боялись. Я помню случай, как какой-то солдат пожаловался, что его притеснил офицер. Обругал или что... Мартиросян вызвал этого офицера и такой нагоняй дал, что.... На ремне он носил родовой кинжал, весь украшенный камнями. На Ивановском Пятачке комиссар был смертельно ранен. При этом где-то пропал кинжал. Медсанбатовские говорили, что когда он к ним поступил, кинжала при нём уже не было. После Мартиросяна комиссаром был Саулькин. Он был профессором, преподавателем Ленинградского Университета. Этот вообще был очень хороший. Человечный человек. Он тоже погиб в июле 1943 года под Кировском в районе Зольных сопок.
В начале октября принимали присягу солдаты из пополнения. Был смотр, в присутствии Донского. Капитан зачитывает фамилии, и вдруг вызывают меня принимать присягу. Донской говорит: "Ничего себе. Отвоевала и без присяги". Потом ребята смеялись: "Не могла домой убежать?" Я приняла присягу. Расписалась. И получила "красноармейскую книжку". Не только я, но и Мишка Маслов и ещё несколько человек без присяги были. Новобранцы стояли отдельно, а нас выстроили напротив. Донской нас представил. Сказал, что вышли из такой операции, проявили героизм, мужество... Они прокричали нам: "Ура!" Потом мы прошли перед новичками. Я шла в первой шеренге и сбила ногу. Но даже замечание мне никто не сделал.
Началась усиленная боевая подготовка. Тогда мы, конечно, не знали, что готовят нас к прорыву блокады Ленинграда. Мы девчонки дежурили у телефонов. Надо же было держать связь с батальонами и со службами. А когда были свободны от дежурств, то выходили с линейщиками. Брали коммутатор, шли в поле. Там в основном лес, озёра и холмы. Учились быстро наводить связь. Коммутатор это такой деревянный ящичек с двенадцатью клеммами, расположенными в два ряда. У меня сходились линии от штабов батальонов, артиллеристов, роты автоматчиков, командира полка, начальника штаба... Кто к кому звонит — я соединяю. В батальонах были свои взводы связи. Они тянули связь от штабов батальонов в роты. Наушников у нас небыло. Работали с телефонной трубкой. Посреди леса сядешь на корточки. Коммутатор на колени и работаешь. В землянке находился коммутатор большего размера. Для дежурства у входа был отгорожен закуток. В нём стоял коммутатор и маленькая печурка. Дежурили по 4 часа. Если было ночное дежурство. Я привязывала телефонную трубку к голове. Так можно подремать сидя. Вся аппаратура у нас была отечественная. Кабель тоже наш чёрный. Может быть, после меня что-нибудь иностранное и появилось. Я не знаю. Телефонного кабеля не хватало. Бывали случаи, когда кабель воровали. Приходят связисты с линии и по секрету рассказывают, что вырезали у соседей кусок, метров 30. У каждого линейщика был с собой резервный кабель. На случай если из линии вырван большой кусок провода. Если обрывается связь, то вдоль провода посылается линейщик с катушкой и телефоном. Найдя обрыв, он соединяет концы, подключается к линии и звонит, узнать у меня на коммутаторе правильно ли он соединил. Полагалось место соединения замотать изолентой. Но её не хватало и часто особенно в боевых условиях соединения оставались не заизолированными. Линейщики часто погибали или бывали ранены. Поэтому устранять обрывы приходилось всем, кто был под рукой. Меня тоже посылали. Найдёшь обрыв, специальным ножичком зачистишь концы. Свяжешь провода двойным узлом и бежишь обратно. Если провод двужильный, то соединяешь так, чтобы соединённые провода не касались друг друга. Связываешь один левее, другой правее.