Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе
Шрифт:
Во мне возникло неистребимое желание знать все произведения Маяковского наизусть, и я порой тратил на это все свободное время: идешь, бывало, куда-либо и повторяешь стихи. А если сбился – открываешь книжку в карманном издании, подсмотришь и вспоминаешь дальше. Очень быстро я выучил от начала до конца почти все поэмы - «Флейту-позвоночник», «Человек», «Хорошо», шутя, можно сказать, выучил массу стихов и до сих пор многое хорошо помню, при случае цитируя иногда пространные выдержки.
В связи с этим вспоминается такой случай. Как-то мы, заводчане, возвращались на стареньком ПАЗике из подшефного колхоза «Авангард», расположенного в селе Гороховка Верхне-Мамонского района, где уточняли план оказания
Компания была представительной: директор завода Хрустачев Леонид Николаевич, главный механик Косилов Михаил Семенович, главный энергетик Олейник Василий Харитонович, секретарь парткома и двое или трое руководителей вспомогательных цехов (не помню, кто персонально), а также я, работавший в то время начальником отдела механизации. План был составлен, одобрен руководством колхоза и, как непременно полагалось в подобных случаях, хорошенечко «обмыт».
Путь предстоял неблизкий, до завода 185 километров, а учитывая качество дорог и технический уровень нашего рыдвана, предстояло не менее четырех часов езды. Разговорились, я, как самый молодой, сидел и слушал. Неожиданно разговор коснулся Маяковского, причем в неодобрительном ключе, и я немедленно вступил в спор. Я стал доказывать, что этого поэта, несмотря на его широкую известность, никто из присутствующих не знает, что в лучшем случае знания ограничены тем, что «проходили» в школе, что… «А хотите на спор я буду читать вам наизусть Маяковского без остановки до самого Воронежа? И если вам будет скучно – скажите, я перестану, а если понравится…».
Согласились (молодой, горячий, время есть, почему бы и не послушать?).
Я начал с «Флейты». Слушают внимательно, с интересом, в некоторых местах просят повторить и разъяснить. Закончил «Флейту» и перешел на «Человека». Я стал чувствовать, что погорячился насчет «без остановки до Воронежа». Выручил меня Хрустачев: «Хорошо, Вы доказали – а он всех, вне зависимости от должности и возраста называл только на «Вы» - Вы доказали, что Маяковский большой поэт. Но сейчас не время и не место. Спасибо, хватит».
Я вздохнул с облегчением, но с обиженным видом махнул рукой: «Не хотите, мол, как хотите».
А на следующий день Хрустачев проводил совещание по итогам поездки, уточнял всем исполнителям задания, ставил сроки. Попросил меня задержаться и затронул вчерашний разговор в автобусе: «К сожалению, я не знаком с Маяковским, как Вы, а после прослушанной лекции, хотелось бы. Не найдется ли у Вас что-либо почитать о нем?».
На следующий день я принес директору огромный фолиант, 65-й том, недавно вышедший в цикле «Литературное наследство» и называвшийся «Новое о Маяковском». А через пару недель ЛН вернул его мне со словами благодарности: «Никогда не думал, что на старости лет мне удастся познакомиться с такой бездной красоты и премудростей. И это - благодаря Вам. Я все время считал, что Сталин назвал Маяковского лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи за широкий агитационный размах его поэзии. А на самом деле… Короче, я стал поклонником и почитателем таланта Маяковского».
А я горжусь, что приобщил к Маяковскому двух незаурядных личностей - директора завода Хрустачева, талантливого организатора производства с лирическим началом, и Женю Горелова (о нем – чуть позже).
Я в очередной раз увлекся, а про Наума Медового совсем забыл. А он, как помните, начал поговаривать о необходимости сменить профессию, но раздумывал – не поздно ли?
Все колебания у Наума исчезли после выхода на киноэкраны страны нашумевшего фильма Чухрая «Чистое небо», в котором была талантливо рассказана послевоенная история мужественного летчика, пережившего трагическую ситуацию. По поводу необычности фильма и его высокой художественной ценности в прессе и на телевидении шум стоял невероятный.
Наум с трудом уволился (молодой ведь специалист!), уехал в Кишинев и устроился осветителем на киностудию «Молдова-фильм».
Несколько лет никаких известий о Науме не было.
Лет примерно через 5-6 (на заводе я уже возглавлял производство) наш главный конструктор Алексей Иванович Гришечкин после командировки в Москву зашел ко мне и рассказал, что случайно встретил Медового на улице Горького. Тот женился на москвичке, живет на улице Фучика, учится на высших режиссерских курсах у Чухрая и передает привет, приглашает в гости.
Я не замедлил воспользоваться приглашением и в ближайший приезд в Москву разыскал Наума через горсправку (была в городе большая сеть киосков этой полезной организации). Жил он, действительно, на Фучика, в небольшой квартире, принадлежащей родителям жены (позднее родители помогли молодым «построиться кооперативом», и те переехали на улицу Гончарова в районе Бутырки).
Наум познакомил меня со своей женой Раисой, очень милой и обаятельной девушкой (женщиной назвать ее язык не поворачивается, такой юной она выглядела). Оказывается, знакомы они были еще со школьных лет, встретившись в детском санатории, где оба лечили суставы. Рая закончила строительный институт и работала в проектной организации в группе по разработке фундаментов уникальных зданий.
Мне нравилось встречаться с Медовыми: всегда было много воспоминаний, разговоров о новой жизни, о будущем. Наум закончил курсы, начал работать. Первой его работой было участие в полнометражном фильме Чухрая «Память», посвященному Сталинградской битве. Работа шла трудно, что-то постоянно не ладилось, срывалось, что-то не устраивало главного.
Наум рассказывал интересные эпизоды, например: по замыслу создателей фильма корреспондент обращается к случайно встреченным людям с одинаковым вопросом: «Что вы можете сказать о Сталинградской битве?». Сценарий требовал спрашивать это у студентов, причем у студентов Западной Германии (в то время страны, враждебной Советскому Союзу) и у студентов ГДР (дружественная страна).
Приехали в ФРГ. Студенты университета бегут после занятий, останавливаются, на вопрос бойко отвечают: «Сталинград показал миру, что фашизм, как и любое зло, может и должен быть побежден, что миф о непобедимости нацистской Германии был разрушен, что русские несут миру освобождение…» и т.п. в таком же духе.
В ГДР разговор никак не клеился: начинают говорить о потерях, о морозах, о философии. Потом показывают пальцем на бодро шагающего «активиста», по-нашему, комсорга: «Вы лучше спросите у него, он у нас все знает, а мы можем и не то сказать…».
Прямо хоть местами меняй страны и результаты опроса!
Тем не менее, фильм вышел на экраны, периодически демонстрировался по телевидению, и среди титров я каждый раз с удовольствием находил запись: «Стажер режиссера – Наум Медовой».
После «Памяти» Наум уже в качестве второго режиссера участвовал в съемках фильма «Спорт, спорт, спорт» с режиссером Элемом Климовым.
Фильм этот был в целом положительно оценен критикой, но прошел у нас тихо. А зря – мне, например, и многим моим знакомым фильм очень понравился, а мнение рядового зрителя не менее важно, чем специалиста – так, по крайней мере, считал Эйзенштейн. Выступая как-то перед американской аудиторией, он отметил, что при обсуждении художественного уровня фильма он прислушивается лишь к мнению или специалистов-профессионалов, или к высказываниям совершенно неискушенных кинозрителей. (Себя я скромно отношу ко второй группе).