«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов
Шрифт:
карта и бинокль, и я у правой двери. Решил чертить кроки третьей линии. Высота довольно быстро
набирается. Корабль быстроходнее старого, и вот у нас еще 2600 м, а мы уже подходим к линиям противника
чуть южнее Бурканова. Ну что же, выкатились. Фотографы заработали. Павлик затрещал из пулемета. Я начал
чертить кроки и отмечать батареи. Но какой град снарядов на нас обрушился! Высоту поймали сразу и
тотчас'же взяли в круг. Вообще, когда разрывы даже на одной
горя мало. Когда они начинают приближаться, то становится хуже. Когда приходятся наравне, то это плохо. Но
раз зашли вперед, тут дело совсем скверно — надо менять курс. А сегодня их такая масса, и преимущественно
тяжелые бризантные. До сих пор мы привыкли к шрапнели, а тут на нас обрушились бризантки, да еще по 6—
8 дюймов калибром.
В корабле все присмирели. Павлик перестал стрелять. Фотографы молча, сосредоточенно работают. Я
пытаюсь рассмотреть в бинокль артиллерийский наблюдательный пункт у леса, у деревни Савалуска. Грохот
разрывов невероятный. Секундами не слышно моторов. В это время сразу два разрыва прямо против двери. У
меня инстинктивное движение — спрятаться за стенку. Ужасное «уэх! уэх!», черные клубы дыма с рыжевато-
зеленым оттенком и какими- то вылетающими из них винтообразными космами. Слышны удары осколков по
кораблю. От правого крыла летят по воздуху щепки и тряпки. Это уже переполнило чашу терпения. Я вскочил
и кинулся в пилотскую. По дороге — разрыв слева, и в окно я вижу: левого крыла нет, вместо него один дым.
«Конец! — мелькнуло в уме. — Крыло отбили!» Я припал к окну. Какие-то доли секунды... Дыма нет, кры ло
целехонько, моторы работают, слегка дрожат материя и проволоки. Уф! Дальше, в пилотскую!
Наклоняюсь к Панкрату, говорю: «Поворачивай!» Спереди сплошной клуб дыма. Панкратьев,
очевидно, потерял ориентировку, спрашивает: «Куда?» Я кричу: «Влево!» Начался поворот. Сквозь редеющие
клубы дыма вижу Мона- стержиско и замечаю две батареи под углом одна к другой северо-восточнее
Монастержиско, у деревни Олеша. Разрывы куда-то исчезли, тишина. Фу, выбрались! Оборачиваюсь назад,
вижу: фотографы еще работают. Им в люк поворот не заметен. Обращаюсь к ним: кончайте снимать, над
своими идем. Вижу, как у них вырывается вздох облегчения и опускаются руки.
У них, оказывается, был инцидент. В самый скверный момент оба тоже решили, что их авиационная
карьера кончена. В этот же момент Колянковский наступает ногой на руку Смирнова. Тот, возмущенный,
обращается к нему: «Послушайте, не уйдете ли вы на всякий случай с моей руки?» Колянковский безнадежно
машет рукой и отвечает:
Спрашиваю Панкрата: «Как идет корабль? Никуда не валится?» Нет, ничего. Как-то одновременно мы
начинаем рассуждать — нехорошо, мол, вышло, что повернули. Немцы видели, что корабль удрал, свои тоже.
Я, кстати, вворачиваю: «А у меня разведка не закончена». У обоих мелькает мысль: надо пройти еще раз.
— Я сейчас осмотрю корабль!
Бегу назад и говорю фотографам: «Приготовьтесь, сейчас опять идем на немцев». Вижу, как
физиономии у них вытягиваются. Павлику говорю: «Чтобы ты поливал их из пулемета, не переставая!» Бегу
обратно и становлюсь с картой, на этот раз уже за стулом в пилотской, чтобы быть рядом с Панкратом. Он уже
повернул, и мы опять переходим позиции. Наклоняюсь к нему, и мы оба хором поем одесскую песенку:
«Лопни, а держи фасон!» Опять разрывы, но хуже — немцы нервничают. Да и Павлик строчит из пулемета.
Успеваю исправить кроки, наношу батареи у дорог на фольварк Кадубец. Опять черные «крякалы», опять ко-
рабль швыряет от разрывов. Правее, правее, и опять тишина. Вышли из-под обстрела и идем домой.
Какое радостное настроение, когда вырвешься из подобного ада! Хочется петь, кричать. Сменяю
Панкрата. Идя на малом газе, пою все, что приходит в голову. Сегодня все счастливые и довольные. Лопни, а
держи фасон!
Дома штопаем пробоины. Донесения, фотографии; мои кроки — отмечены четыре батареи,
наблюдательный пункт, все очень удачно. Штаб переносит удар южнее Монастер- жиско у Велеснюва и
просит присмотреть за главной позицией по линии Стрыпы севернее Бурканова: не заметно ли признаков
близкого отхода.
14 июля в 5 ч 45 мин выходим. Набираем 2800 м. Корабль наш несколько быстроходнее старого, и
выходит так, что высоты еще нет, а мы уже около позиций. Приходится кружить над своими. Вот и 2600 м; за
рулем сижу я и набираю последние сотни метров. Крутим около Тарнополя. Вдруг слышу: «хум! хум!». Что
такое? Опять, и даже яснее; вот уже и корабль вздрагивает. Зову Панкрата.
—
Послушай, нас кто-то обстреливает?
—
Что ты ерунду городишь? Свои-то?
Опять два удара. Я выжидаю, вот опять. Я быстро оборачиваюсь и вижу в правое окно два бело-
красных разрыва сзади и чуть ниже корабля, и очень близко.
—
А это что такое?
—
Ну так что же? Тебе-то какое дело? Ну и обстреливают, невидаль какая!
Я все-таки отвернул левее, стрельба прекратилась. Вот высота уже хорошая. Я сменяюсь и иду назад,