«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов
Шрифт:
огни погасили, «Цеппелин» пошел дальше и бросал бомбы где-то в стороне.
Под Минском орудует Башко, но у него несчастье: сбит и упал в неприятельском расположении 16-й
корабль Мак- шеев27 (12 сентября 1916 г. — Прим. ред.). На него накинулись три «Альбатроса», а потом еще
артиллерия. Перебили фюзеляж. Корабль уже в воздухе загорелся и разбился вдребезги. Немцы прислали
фотографию с братской могилы четырех летчиков. Во Пскове разбился штабс-капитан Иньков, и с ним
четверо.
Эскадра переезжает на юг, в Винницу. Отправляем туда нашего «старика», причем сделали на
фюзеляже надпись: «Сделано с сент. 15-го по май 16-го свыше 10 ООО верст, сброшено около 400 бомб
общим весом до 500 пудов». В Эскадре, между прочим, 5-й и 9-й корабли (типа «Е») давно готовы, но к нам не
собираются. А хорошо бы сюда такую парочку.
При разборке старого корабля заинтересовались, почему провалился лонжерон под крайним правым
мотором. Вскрыл материю и нашел, что сам лонжерон и его соединительный стальной замок буквально
перерезаны попавшей боком бронебойной пулей. Она вошла в крыло сзади, где-то недалеко от заднего
лонжерона, дотронулась до нервюры, перевернулась, перерезала лонжерон, задела трубку с тросами
управления и осталась лежать в передней наделке крыла. Оттуда и была мною извлечена и торжественно
преподнесена Панкратьеву. За полеты 25 — 26 мая Панкратьев получает Георгиевский крест.
Штаб переносит удар южнее Велеснюва. Начинаются атаки и совместно с соседней армией выход в
тыл линии Монастержиско — Бурканов. Штаб просит посмотреть, не трогается ли Бурканов и линия по
Стрыпе севернее его.
27 июля вылетаем. Полет обычный, особого ничего не заметили. Тудынка по нас не стреляет —
молчит, как воды в рот набрала. Уже около Плотычей одна из батарей задумала стрелять по нашим окопам.
Мы сочли это наглостью
Могила погибшего экипажа 16-го корабля. Сентябрь 1916 г.
и тотчас же накрыли ее из трех пулеметов. Конечно, сразу же замолчала.
Не то было в Хатках. Надо отдать справедливость — батарея прекрасная. Она охраняла склады и свой
долг выполняла достойно. Я сам выпустил по ней 13 обойм исключительно разрывных пуль, и хоть бы что.
Ясно были видны ее вспышки, по вспышкам мы и хлестали. Единственное, что можно сказать, это что
батарея, видимо, нервничала и давала разрывы выше нас. Отмечу, что мой «мадсен» из 13 выпущенных
подряд обойм не дал ни одной задержки.
АВГУСТ
Ура! Отступают, бегут! Армия потеряла соприкосновение с противником. Монастержиско взят,
Бурканов и
пленных, масса имущества. 1-го летим искать, где остановился противник.
Летим в северном направлении, держа курс на Козову- Бржезаны. Пока что никого и ничего не видно.
Накопано много линий, но все пустые. Буквально впиваюсь глазами в местность. Ага, вот они! Кричу во весь
голос: «Нашел! Нашел!» Трудно объяснить, почему именно это и есть линия противника. Окопчик легкий,
полевой, по виду ничем не отличается от остальных. Просто чутьем угадывается в нем жизнь, и жизнь именно
враждебная. Возможно, какое- нибудь неуловимое для глаз движение — блеск лопатки, котелка, но в мозгу
сразу мысль: здесь! А вот и подтверждение: в воздухе бултыхнула шрапнель. Ну, значит, здесь, голубчики.
Никуда теперь не денетесь.
Линия идет впереди Комарувки на Литятин и Потуто- ры. Спускаемся в долину реки Золотой Липы.
Но над долиной волны тумана, много не рассмотришь. Делаем фотографии и идем назад. 2-го летим опять
туда же. Линия еще отодвинулась. Мы следим ее с севера: Зарудзе — Бышки; дальше, очевидно, Баранувка —
Шибалин. Но туман в долинах мешает видеть. Нашли две батареи и долго перестреливались с ними. Они в
нас слегка попали, не знаю, как мы в них. Во всяком случае, в долгу не остались. Кстати, нашли землянки
резервов, и в значительном количестве.
5 августа дивный полет. Колоссальная и до невероятия точная разведка. Еще бы — 45 верст позиций
сфотографированы. Все нанесено на карту. Найдено и отмечено десять батарей. Найдены и сфотографированы
части только что подошедшей на фронт турецкой дивизий (из боязни преувеличения назвали ее бригадой).
Она неизвестно почему стала простым биваком.
А было так: пошли мы прямо к деревне Конюхи. День был мглистый, и подходили мы к линиям из-
под солнышка. Наши, конечно, не преминули нас обстрелять. Выпустили снарядов 30—40, но так скверно, что
просто стыдно и говорить об этом. Но дальше вот что: Федоров в кабине у Панкратьева, я с картой, биноклем
и пулеметом в правой двери, фотографы Смирнов и Колянковский у люков, Павлик следит за немцами. Вдруг
кричит: «Немец! Два немца!» Тащит меня за плечо, а у меня как раз не ладятся кроки. Позиции ушли в лес, и
надо рассматривать их в бинокль. Говорю: «Отстань! Когда подойдут совсем близко, скажешь». Немцы, к
счастью, не приставали. Один пострелял издали и скрылся. Ухожу весь в бинокль и карту. Опять неладно!
Панкратьев зовет, сердится. Бегу.
—
В чем дело?