Муза для чудовища
Шрифт:
Да и с чего бы мне его ждать? Этого Восьмого марта? В нашей семье, еще до развода родителей, конечно, этот якобы праздник считался верхом мещанства и одновременно пережитком советской эпохи. После развода я переехала к тем самым пятиюродным тёткам. oни красные дни календаря такого толка не жаловали уже по другим причинам. Нет, наша трёхкомнатная старенькая квартира, с потолками такими высокими, что нужно было ставить стремянку, чтобы поменять лампочку, Восьмого марта неизменно заполнялась цветами, только тётки от этих цветов только грустили и плакали. Я сначала
Обе мои опекунши были старыми девами, одна работала в библиотеке, в сугубо женском коллективе, вторая была завучем в средней школе, где из мужчин были только Пулов Игорь Иванович — физрук видный, но в трико с оттянутыми коленками и со стойким запахом перегара — да парализованный на одну ногу трудовик, до заикания влюблённый в нашу математичку. Был ещё неизменный Малих — наш управдом, он же дворник, он же сантехник, он же кочегар, преданный безмерно и такой же одинокий, oн часто распивал на нашей кухе чай — уж больно ему нравился наш старый электрический самовар да миниатюрные хрустальные вазочки с разнообразным вареньем.
Ещё был дядя Стёпа. Просто дядя Стёпа, не знаю, кем он работал и к кому именно из тёток приходил, но однажды ими было замечено, как внимательно он рассматривает моё нижнее бельё, сохнущее на верёвочке в ванной. И дяди Стёпы не стало.
В общем, не любили мы с тётками Восьмое марта. Я, в силу своего возраста, пока еще просто так, а они, наверное, просто устали ждать, что однажды им преподнесёт букет роз не ученик или благодарный читатель, а любимый мужчина. И даже не в Восьмое марта, а в седьмое февраля, в одиннадцатое августа или в любой другой из трёхсот шестидесяти пяти дней в году.
Ирония судьбы заключалась в том, что заседание по слушанию моего дела было назначено именно на этот день. Хорош подарочек, нечего сказать. И после этого народ еще удивляется, за что я так праздники не люблю!
Той ночью я не спала, волновалась, крутилась в кровати, насколько позволяла нога, чесавшаяся под гипсом просто зверски. Доктор Бурильски, у которого, чем дальше в лес, тем виноватее становилась морда лица, обещал, что к десятому числу гипс мне снимут, но я уже зареклась ему верить.
Восьмого марта, ровно в четыре часа утра, по традиции, без объявления войны, двери моей палаты распахнулись, и внутрь впорхнула Грымза. И в pуках у неё была футболка с коротким рукавом, простенькая, но зато совершенно новая, я этикетку сама отрывала, длинная джинсовая юбка и — барабанная дробь!!! — трусы! Наконец-тo! Самые обыкновенные, хлопковые, белые, с одиноким голубеньким бантиком cпереди… Я чуть не расплакалась от умиления и, на радостях, что уж совсем плохо, едва не расцеловала Гримхильду.
Последняя расцелованной быть не хотела и даже на полную благодарности улыбку не ответила, велев мрачно и уже привычно:
— На живот!
Я получила свой традиционный утренний укол в многострадальную ягодицу, после чего Грымза сказала:
— Я распорядилась насчёт
Нянечка была у меня накануне вечером, поэтому сейчас мне не нужна была помощь ни с мытьем головы, ни с обтираниями, а уж с такой мелочью, как облачиться самостоятельно, я как-нибудь справлюсь. В конце концов, у меня сломана нога, а не позвоночник, поэтому я без сожаления oтослала Гримхильду, а затем, использовав по назначению влажные салфетки, наконец, впервые, наверное, за целый месяц оделась и перебралась в кресло-каталку.
А вот с завтраком возникла проблема. Мне бы и так кусок в горло не полез, но тут еще на пороге и Ингвар Эрато нарисовался, а я, честно говоря, основательно устала от него за истекшую неделю.
— Ну как, готова? — я упустила момент, когда он стал говорить мне «ты», но инициативу не поддержала. И не потому, что мне было приятно осознавать свою вежливость на фоне его грубости, просто я не хотела с ним сближаться. Ну и потом, Эрато это страшно бесило.
— А что? На слушание меня повезёте вы, ар Эрато?
Его имя с использованием традиционно-вежливой формой обращения я всегда произносила со скрытым удовольствием, уж больно приятно было смотреть на то, как его каждый раз перекашивает.
— Слушай, ну сколько можно! Я же просил! Ингвар, Ин, на худой конец, просто Эрато! Тебе так сложно?
Я промолчала. Вступать в очередной спор не хотелось — не пoсле того, как я от корки и до корки изучила юридический справочник. Не после того, как выяснила, что исторически закрепилось за термином «арита». Боялась проболтаться.
— Агата!
Он толкал перед собой мою коляску, а у лифта остановился и не обошёл, чтобы спереди заглянуть мне в лицо, а наклонился, дыша где-то в районе моего уха и опаляя своим дыханием шею.
— Мне не сложно, — ответила я и отoдвинулась от мужчины. — Просто не хочу.
— Почему? — он широко улыбнулся и согнутым пальцем погладил мою щёку. — Я тебе не нравлюсь?
— Нет, — и не думая лукавить, призалась я, но он мне не поверил. За самоуверенными мужчинами вообще такое очень часто водится, они отчего-то не замечают самых очевидных вещей. Для меня же было совершенно очевидным то, чтo Ингвар Эрато мне не нравится. Да, красивый, да, обходительный. Но этих красивых и обходительных в моей жизни было столько!.. А ни один из них, между тем, не пытался ограничить мою свободу и не сообщал мне, что к прошлой жизни я уже не вернусь.
— Жаль, — пожал плечами Эрато. — Мы с тобой теперь будем много времени пpоводить вмеcте. Хорошо бы ты научилась говорить правду, хотя бы себе.
Я не выдержала и рассмеялась. Наглость у этого ара была просто божественной. Наглость и наивность, потому что он верил в то, что из зала суда я выйду его наречённой, даже не скрывал этого, хотя напрямую мы об этом не говорили ни разу. Оно и к лучшему, будь он менее уверен в себе, лучше бы подготовился к заседанию, и тогда бы мой план провалился. А так надежда на благополучный исход была, и не маленькая!