Музыка и музыканты
Шрифт:
Концерты, записи, репетиции... и снова репетиции, записи, концерты. И шлягеры, шлягеры, шлягеры, — теперь их так много в репертуаре мальчика, что для настоящей, серьезной музыки, для песен его родной Италии на пластинках остается совсем мало места.
И вот мальчик умолк. Ему не разрешают больше петь.
Новых записей с голосом маленького чуда мы больше не услышим. Через год запоет взрослый юноша, певец. Тенор? Баритон? Неизвестно.
Все ждут. И вот он запел.
Нет, ничего особенно страшного не случилось. Голос не пропал. Он вполне может считаться хорошим — красивый,
А чуда больше нет. Нет нашего Пепе. И уже не хочется плакать от счастья, забывая обо всем... Что же случилось?
Мы слушаем пение молодого певца. Он поет милые легкие песенки. Можно их слушать, а можно и нет, можно выключить радио, и ничего особенного не произойдет. Таких песенок и в таком исполнении можно услышать очень много...
Еще и еще вслушиваемся мы в этот когда-то счастливый, радостный голос... Пожалуй, вот в чем дело: из пения ушла душа, ушла радостная свобода, ушло счастье.
Мне довелось увидеть фотографию, на которой изображен наш Пепе, ставший уже почти взрослым юношей... У него печальные, даже какие-то пустые глаза, глаза взрослого, уставшего, скучающего человека.
А не виноват ли в этом репертуар, на котором воспитывался наш маленький Пепе? Ведь если серьезно подумать, такие джазовые песенки очень неважный воспитатель. Жизнь у них обычно коротенькая, мода на них проходит очень быстро; песенка за песенкой, одна, вторая, десять, двенадцать, ну, а что же еще? Над чем задумываться? О чем мечтать? Чего добиваться?
И вот вырос человек. Теперь от него уже требуется не только милое озорство и прирожденная музыкальность. От молодого артиста ждут настоящего творчества. Придет ли оно?
Мы пока еще не знаем, как сложится жизнь у нашего маленького Пепе. Но что-то тревожно за него. Тревожно и грустно...
„Антон Иванович сердится“
В прежних двух рассказах отзыв о джазе, об эстрадных песенках получился не очень лестный. И вполне может статься, что кое-кто, прочитав такое, уже приготовился ринуться в бой.
Подождите немного. Опустите мечи и поднимите забрала — сражение не состоится. Я ведь тоже очень люблю и джаз, и эстрадные песни, и оперетту — словом, ту музыку, которую называют не «серьезной», а «легкой». Но именно поэтому пора, мне кажется, об этой самой легкой музыке поговорить серьезно.
Сердитый Антон Иванович, именем которого назван наш рассказ,— это профессор консерватории Воронов. Почти наверное вы с ним не знакомы, но ваши мамы и папы, конечно, помнят очень хорошо и строгого профессора, и чудесную музыкальную кинокомедию, которая так и называлась «Антон Иванович сердится». Разрешите же мне и вас познакомить с Антоном Ивановичем Вороновым.
На самом-то деле он совсем не сердитый. Он очень добрый. Вот только когда в его присутствии заходит речь о «легком жанре» — о песенках, танцах, оперетте, — никто пощады не жди. Профессор Воронов не выносит легкой музыки. Он признает только музыку серьезную, классическую, и больше всего он любит Баха.
Двух своих дочерей (старшая — виолончелистка, младшая —
И вот однажды в доме профессора Воронова зазвучал (вы только подумайте, какой ужас!) веселый, озорной фокстрот. В ритме фокстрота была написана шуточная песенка о Луне, которая влюблена в Солнце и не знает, что Солнце также вздыхает о Луне.
Автор этой песенки — жених младшей дочери, любимицы Симочки. И Сима поет эту ужасную песню! А ничего не подозревающий композитор еще подливает масла в огонь. Он объясняет присутствующим, что песенка — отрывок из его новой... оперетты!
Профессор даже слушать не стал. Хлопнул дверью и заперся у себя в кабинете.
Но это, оказывается, было только начало. Настоящая катастрофа разразилась позже, когда новую оперетту приняли к постановке и партию героини поручили молодой, только что принятой в Театр музыкальной комедии певице Серафиме Вороновой.
Дочь профессора Воронова поет в оперетте! Рухнули все его мечты. Легкая музыка, ненавистный легкий жанр заразил даже его семью!
Чем же окончилась эта кошмарная история?
В кабинете Антона Ивановича висел — конечно же! — портрет Иоганна Себастьяна Баха — строгий и величественный. И вот, представьте себе, портрет вдруг ожил. И перед Антоном Ивановичем появился толстый и веселый человек, который рассказал изумленному профессору, что он, Иоганн Себастьян Бах, хотел когда-то написать... очень смешную оперетту. Должна вам сказать, что в этом ничего невозможного нет — писал же великий композитор и шутливые кантаты, и веселые танцевальные сюиты. К тому же известно, что он действительно был очень веселым и жизнерадостным человеком. Правда, Антон Иванович и слышать об этом не хотел. Но вот теперь... «Вы опасный сектант»,— говорит ему Бах и... исчезает. Антон Иванович проснулся.
Какие знакомые слова! Где слышал их профессор Воронов? Вспомнил! Так говорил учитель Симочки. Он еще сказал, что у Симы легкий, веселый талант, что строгая классика ей не подходит... Неужели он был прав? Да, Антону Ивановичу есть над чем задуматься.
А нам с вами?
Казалось бы, тем, кто любит легкую музыку, остается только торжествовать и подсмеиваться над старым чудаком, который хотел лишить мир веселых песен и танцев.
Но давайте-ка заглянем поглубже в эту смешную историю и посмотрим на нее с другой стороны.
Одна моя знакомая девочка всякий раз с тяжелым вздохом сожаления откладывает в сторону учебник, стоит только кому-нибудь включить (хотя бы совсем тихонечко) радио в тот момент, когда она занимается. Больно бывает смотреть на эту несчастную страдалицу! Еще бы, ведь всякому ясно, что работать в такой обстановке немыслимо.
Однако странное дело: и тяжелые вздохи, и глаза, полные страдания, — все это только тогда, когда по радио звучит серьезная, классическая музыка. Но если из приемника раздаются звуки джаза или голоса модных эстрадных певцов, регулятор громкости тут же поворачивается до отказа, и горе тому, кто попытается, нет, даже не выключить, а хотя бы чуточку усмирить грохочущий на весь дом радиоприемник.