Музыка и музыканты
Шрифт:
Мы слушаем первую песню — «Как во городе было во Казани» — и понимаем, что Шаляпин, говоря о том, как он представляет себе своего Варлаама, открыл нам не все, что есть в его беглом монахе.
Как и с порохом та бочка закружилася,
По подкопам, по подкопам покатилася,
Да и грохнула...
О нет, не только пьяный разгул слышится в голосе Варлаама. Стасов говорит, что Варлаам «распевает зверообразно и люто». Он говорит это о музыке Мусоргского, но и
«Впоследствии, — пишет Стасов, — этот самый Варлаам могучей рукой поднимет грозную народную бурю против иезуитов, забредших в Россию с Лжедмитрием». Речь идет о сцене, которая в дореволюционные времена была запрещена цензурой. Это финальная сцена оперы — народное восстание под Кромами, в котором Варлаам играет очень важную роль.
Вот вам и беглый пропойца-монах!
А во второй песне Варлаам-Шаляпин «исходит» той самой неизбывной, тяжелой тоской, о которой говорится в его рассказе. Пьяный голос выводит унылый, тягучий напев. Это песня ни о чем. Ее нелепые слова, казалось бы, должны смешить: «Как едет ён, да погоняет ён... шапка на ём вороньим гнездом...» А вызывают они не смех. Мороз бежит по коже, когда слышишь этот заунывный напев, этот пьяный, какой-то бесцветный, «мутный» голос. Как страшно одинок этот человек, никому не нужный, никем не любимый.
И сколько бы вы ни вслушивались в голос Шаляпина-Варлаама, ни один звук не напомнит вам царя Бориса или летописца Пимена.
Три партии — три разных голоса.
Только не думайте, что Шаляпин изменяет свой голос так, как это делают драматические актеры, — говорит то «старческим» голосом, то «мальчишеским», то, если этого требует характер роли, придает ему восточную гортанность или жеманную «аристократическую» тягучесть.
Нет, Шаляпин всегда поет своим великолепным голосом. Певцу ведь вообще очень трудно изменить до неузнаваемости свой тембр.
И все же голоса Бориса, Пимена, Варлаама звучат по-разному. В чем же здесь секрет? Попробуем разобраться, хотя это довольно трудно.
Мы знаем, что скрипач может извлекать звук из своего инструмента разными приемами: по разному двигая смычком, или играя то в верхней, то в нижней части струн, или применяя прием пиччикато (надеюсь, вы не забыли, что это значит?). И каждый раз скрипка звучит по-иному. Однако это всегда голос скрипки, ее тембр.
Профессиональный певец, хорошо владеющий своим голосом, тоже может заставить свой инструмент звучать по-разному, используя разные технические приемы.
Он может, говоря специальным языком, больше «опереть голос на грудь», «включить грудное дыхание». Не буду объяснять вам, как это делается (для этого понадобилась бы, пожалуй, особая глава), скажу только, что при этом голос делается более сочным, густым, он как бы переливается, рокочет (особенно у басов и низких женских голосов).
Можно «держать голос в маске», или, как говорят, «петь верхним дыханием». Тогда тембр будет светлее, звонче, голос будет казаться более высоким.
Можно петь «белым звуком», как бы отключив все резонаторы. Тогда голос будет однотонным, тусклым, лишенным красок. Это, конечно, далеко не все, но, пожалуй, нам с вами этого достаточно. Так вот, всеми этими приемами в совершенстве владел Шаляпин. Но, как мы уже знаем, это так называемая «техническая сторона». А она, так же как
Шаляпин был необычайно музыкален. Он не просто понимал и знал музыку, он жил в ней, музыка пронизывала все его существо. Каждый звук, каждое дыхание, жест, каждый шаг — все было подчинено ей. Великий певец всегда «выбирал» из богатейшего арсенала технических приемов именно тот, которого требовал от него музыкальный образ.
Послушайте внимательно, как поет опьяневший Варлаам. Если бы Шаляпин подражал в этой песне голосу пьяного человека, слушать было бы невозможно. Пусть даже подражание было бы очень талантливым, гениальным. Это была бы уже не музыка Мусоргского, а просто пьяная песня. В драме такое было бы возможно, а в опере — ни в коем случае.
Шаляпин полностью отдает свой голос на службу музыке. Он люто ненавидит певцов, которые главным в своей деятельности считают собственное пение.
«Ведь вот знаю певцов с прекрасными голосами, управляют они своими голосами блестяще, то есть могут в любой момент спеть и громко и тихо... но почти все они поют только ноты, приставляя к этим нотам слоги или слова... Поет такой певец красиво... Но если этому очаровательному певцу нужно в один вечер спеть несколько песен, то почти никогда одна не отличается от другой. О чем бы он ни пел, о любви или ненависти. Не знаю, как реагирует на это рядовой слушатель, но лично мне после второй песни делается скучно сидеть в концерте».
Не думайте, однако, что глубокое понимание музыки пришло к Шаляпину само собой. Были у него и ошибки, и неудачи, и срывы. Была неудовлетворенность собой. Так было даже с обожаемым им Мусоргским.
«Мусоргскому я упорно не изменял, исполнял его вещи на всех концертах, в которых выступал. Я пел его романсы и песни по всем правилам кантиленного искусства — давал реберное дыхание, держал голос в маске и вообще вел себя, как порядочный певец, а Мусоргский выходил у меня тускло...»
Так было в молодости. И Шаляпин пробует, репетирует, добивается. По-шаляпински страстно он рвется к знаниям, жадно впитывает все, что кажется ему нужным для достижения единственной цели. Цель эта — служение музыке.
О Шаляпине написано много книг, и я очень советую вам эти книги прочесть. Ведь мы с вами только чуть-чуть коснулись огромной темы, имя которой «Федор Шаляпин».
Жизнь — подвиг
Мариан Андерсон.
Если кто-то из вас впервые слышит это всемирно известное имя, то в этом ничего удивительного, пожалуй, нет. Мариан Андерсон живет в Америке. Сейчас ей уже много лет, и она почти не выступает. Есть, конечно, пластинки, на которых записан ее голос, но почему-то по радио они звучат крайне редко. Так что услышать голос Мариан Андерсон гораздо труднее, чем голос Шаляпина. Это очень досадно. И все же я хочу вам рассказать об этой замечательной артистке.
У Мариан Андерсон — контральто. Так называется самый низкий женский голос. Настоящее контральто встречается вообще не часто, а такое, как у Мариан Андерсон, «можно услышать раз в сто лет». Так сказал о ее голосе один из величайших дирижеров мира Артуро Тосканини.
Голос Андерсон не только красив, ему доступны самые низкие и самые высокие ноты. Когда Андерсон поет романс Шуберта «Смерть и девушка», в нем звучат как бы два голоса: низкий, глубокий, мрачный голос смерти и нежный, высокий — девушки. И трудно поверить, что глубочайшее контральто Андерсон может стать таким легким и звенящим.