МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Шрифт:
следует, но что он выродок – это факт.» И пошла, и пошла.[2]>>
Конечно, случаи с Шостаковичем и с моим отцом совершенно
разные. Но есть в них одно несомненно общее – это готовность
культурной публики поверить в несусветную чушь и дружно
возненавидеть непохожего.
Я благодарен М.Улановской, которая, поддерживая свою
репутацию за чужой счет, сохранила для любителей музыки
замечательную историю о
[1] Локшин А.А. «Трагедия предательства» как портрет эпохи / Российская
музыкальная газета, 2002, №7/8. Эта статья, воспроизведенная также в
«Гении зла» (М., 2005), представляет собой ответ на статью:
Прохорова В.И. Трагедия предательства / Российская музыкальная газета,
2002, №4.
[2] Евгений Шварц. Позвонки минувших дней. – М.: Вагриус, 2008, с.
196–197.
Приведу теперь свою заметку, опубликованную в феврале 2007
года напримерно в таком же виде:
2. ПЕТР ГРИГОРЕНКО, МАЙЯ УЛАНОВСКАЯ И
ДРУГИЕ
Насколько мне известно, книга воспоминаний «В подполье можно
встретить только крыс…» известного правозащитника
П.Г. Григоренко (1907–1987) издавалась на русском языке трижды.
В прижизненном издании 1981 года (Нью-Йорк, Изд-во
«Детинец») имеются примерно четыре страницы (см. с. 674–678),
опущенные в российских изданиях 1990 и 1997 годов.
Данная заметка – попытка разобраться в том, почему эти
важнейшие страницы, содержащие не для всех приятные мысли,
исчезли в двух переизданиях книги, сделанных после смерти ее
автора.
В частности, исчезли такие строки:
«В честности Петра Якира в те дни [т.е. в дни, предшествовавшие
аресту и «раскаянию» Якира] я усомниться не могу. Слишком
близко и хорошо я его знаю, чтобы подозревать в чем-нибудь
темном. У него были два недостатка, из-за которых я советовал
ему отойти от [правозащитного] движения, не ожидая ареста.
Первый из этих недостатков – излишняя, просто невероятная
доверчивость. Стоит совершенно незнакомому человеку придти к
нему и рассказать о действительных или мнимых бедах,
перенесенных им от властей, и он уже для него свой человек.
Любой бывший зэк – друг и брат. Он последнюю рубашку снимет
с себя для него и поделится последней рюмкой.
Его невероятную доверчивость я могу продемонстрировать на
примере. <…>
Второй недостаток Якира, о котором КГБ знало так же точно, как
и о первом, это его надломленность. 14-летним мальчиком он был
взят из очень благополучной и пользующейся почетом семьи героя
гражданской войны, военного
и брошен в бездну лагерного мрака. Вместо любящей
родительской ласки – мат и побои надзирателей, издевательства
уголовников. 17 лагерных лет и ссылки навсегда поселили в его
душе ужас перед лагерной бездной. Люди не понимают всей
глубины этой трагедии. Они видят обычно лишь ее следствие –
пьет. Я же видел саму суть и поражался, как смог он преодолеть
этот ужас и стать одной из самых заметных фигур правозащиты.»
Трудно назвать эти строки НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ. Особенно
если в дальнейших изданиях сохранилось ТАКОЕ (речь идет о
«раскаянии» Якира, показанном в 1973 году по телевидению; П.Г.
находился в это время в психиатрической клинике и вынужденно
смотрел телепередачу):
«Я понимал, что это спектакль, и сжал сердце в кулак. Но когда на
вопрос П. Якиру, что он может сказать о психическом состоянии
Григоренко, был получен ответ: «Я как неспециалист не мог
правильно судить о его психическом состоянии, поэтому все мои
утверждения о полной его нормальности объективно являются
клеветническими», – я еле удержался от крика боли. В какую же
бездну падения надо сбросить человека, чтобы он об отце своем не
мог сказать – нормальный он человек или сумасшедший. А к
Петру Якиру я относился именно как к сыну. К любимому сыну. И
он ко мне относился по-сыновьи. Последние полгода перед моим
арестом редкий день проходил, чтобы мы не виделись. О его
сыновьем отношении свидетельствует и отношение к моей семье
после моего ареста.
И вот теперь он заявляет, что «не знает», нормальный я или
сумасшедший. Было от чего взвыть. Думаю, что даже в
«раскаянии» у человека должна быть черта, которую перешагивать
нельзя. Петр ее перешагнул».
Нью-Йорк, Изд-во «Детинец», 1981, с. 727–728.
Москва, Изд-во «Звенья», 1997, с. 555–556.
Однако в предисловии к российскому изданию 1997 года Андрей
Григоренко пишет:
«Отец не оставлял работу над текстом и после выхода нескольких
изданий – что-то поправлял, сокращал казавшееся ему
несущественным. Однако, постоянно возникали какие-то более
срочные дела, и завершать эту, третью, редакцию пришлось мне –
руководствуясь последними указаниями отца».
Изъятие первого из двух процитированных выше отрывков,
посвященных Якиру, представляется мне непоправимым ущербом
для книги П.Г., и я не исключаю, что Андрей Григоренко, готовя