Мы никогда не умрем
Шрифт:
— Я налила тебе чай… весь тот кошмар, что был в холодильнике, я выбросила… Надеюсь, это были не твои питомцы, ради которых ты нас оставил, — неловко улыбнулась она.
— Спасибо, — рассеянно сказал он, сжимая пальцы вокруг горячего керамического бока чашки.
— Вик, что с тобой случилось? Ты болен? — спросила она, садясь рядом и касаясь его запястья кончиками пальцев.
— Да, можно и так сказать, — усмехнулся он. — Прости, я вообще-то просто страшный эгоист и истерик.
— Неправда. Ты самый сдержанный и мудрый человек из всех, кого я знаю. Просто у нас всех
— А когда настанет лучшее?..
— Когда мы повзрослеем, — серьезно ответила она, забирая у него руку.
Она подошла к плите, вытащила оттуда форму и накрыла ее полотенцем. Приоткрыла кастрюлю на плите.
— Я не знала, что у вас есть, взяла с собой кое-что… Я тебе мед оставила и…и…
Риша вдруг будто испугалась. Того, что стоит на его кухне, самовольно пробравшись в дом. Того, что приготовила еду, не спросив разрешения, и что влезла ему в душу, когда ее никто не просил. Растерявшись, она замолчала, опустила руки и с какой-то беспомощной надеждой заглянула ему в глаза.
На кухне пахло свежим хлебом. В этом было что-то странное, почти неправильное. На этой кухне, наверное, вовсе так никогда не пахло. Мартин готовил, но он никогда ничего не пек, и вообще неважно обращался с тестом. Может когда-то его мать…
Вик не помнил. Она встал из-за стола, подошел к Рише вплотную. Приподнял ее лицо, коснувшись указательным пальцем ее подбородка. И несколько бесконечных секунд смотрел ей в глаза. Она замерла, словно в этот момент ждала от него чего-то плохого.
Он положил руки ей на плечи и обнял, прижав к себе.
Риша бормотала что-то успокаивающее, гладя его по волосам и по спине.
— Все будет хорошо…
— Не бросай меня, я схожу с ума, — прошептал он.
Свет лампы и запах хлеба гнали страхи в ночь, словно диких зверей. Мартин стоял между ним и безумием, сам им и являясь. И еще эта девушка, живая, до которой можно дотронуться. Настоящая. С волосами, пахнущими дождем.
— Не брошу.
А призраки отступали. Меланхолия, все страхи, вся беспомощность — ничего не имело значения. Риша, совсем маленькая, тихая и беззащитная, полная страхов и стеснительности девушка, пришла к нему сегодня, чтобы теплыми пальцами вытащить из сердца темноту.
И пока они были вместе, темнота больше ему не угрожала.
Он знал это. Откуда-то он точно это знал.
Действие 5
Золотая вспышка
Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах — порви, порви!
З. Гиппиус
Когда листья уже облетели, но снег еще не выпал, и ветер выл в обнаженных черных полях, Мари впервые повезла учеников в город,
Ни Вику, ни Мартину спектакль не понравился. Вика раздражал академический надрыв и театральная тема, которой ему хватало и без «Чайки», а Мартина — то, как Риша и Мари следили за молоденькой черноволосой Ниной. Риша смотрела с нарастающей тревогой, под конец — почти с ужасом, а когда Нина прошептала Треплеву «Меня надо убить» — тихо всхлипнула и закрыла лицо рукавами. Мари же смотрела на сцену с такой ненавистью, что Мартин сначала решил, что роль Нины должна была достаться ей, к тому же она неслышно повторяла все ее реплики. Но чем тяжелее становился ее взгляд и ехиднее — улыбка, тем больше он убеждался, что Мари вообще не видит девушку, которая играет Нину. Не знает, как ее зовут и не сможет описать ее лицо. Мари смотрит историю, верит ей — и улыбается. Это было гораздо хуже.
После Театра Современной Драмы они почему-то отправились не на вокзал, а на другой конец города. Мари уверенно вела их серыми дворами. Она шла, словно ведомая каким-то наитием, не обходя лужи и газоны. Под конец черные полы ее пальто были густо забрызганы грязью, но казалось, что она этого вовсе не заметила. Наконец они остановились у черной двери, облепленной обрывками афиш. Мари долго стучала в дверь, звонила кому-то, курила и звонила снова, а Вик, чувствуя себя идиотом стоял, обнимая Ришу в неловкой попытке согреть, сам мерз и думал, что ни за что не свяжет жизнь с искусством. Когда у Мари кончились сигареты, она жестом попросила Риту поделиться и продолжила ласково мурлыча в трубку грязные ругательства требовать, чтобы ее с учениками пропустили на спектакль.
Наконец, дверь открылась. Вик ожидал увидеть что угодно — притон, бордель, перформанс с трупами животных. Риша даже закрыла глаза, спускаясь по частым каменным ступеням, и не открывала, пока они не вошли в зал.
Ни притона, ни трупов животных в зале не было — небольшое помещение, целиком затянутое черной тканью освещали белые точечные светильники по периметру потолка. На полу сидели люди — человек двадцать, все трезвые и прилично одетые. Ни сцены, ни оборудования. Мари жестом показала им молча сесть у стены и молчать. Сам села в центре зала и замерла, словно собиралась молиться.
Позже она сказала, что они посмотрели «В ожидании Годо». Этот спектакль был совсем другим. Актеры ходили по залу между зрителей. Владимир почти все время просидел рядом с Мари, глядя сквозь нее. Если требовалось — актеры могли опереться о чью-то голову, развернуть зрителя в нужную сторону, а Эстрагон стянул с Риши шарф. «Это веревка», — сообщил он.
«Это опасно».
В конце актеры договорились куда-то идти, но замерли в тех позах, в которых застали их последние слова. Несколько минут все сидели в полной тишине, а потом Мари вскочила, махнула им рукой, и выбежала на улицу. Вик слышал, как часто стучат по ступеням ее каблуки. Когда они вышли, Мари пудрила лицо, комкая в руках влажную салфетку в черных разводах туши.