Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы

Фиш Геннадий Семенович

— Я сорву залом.

Тот в радостном удивлении смотрит на него и протягивает для пожатия руку. Десятник, вытирая выступивший на лбу пот, шепчет:

— Я не ошибся в этом человеке.

А Инари, как бы не успев второпях взять протянутую ему руку, схватывает шест и уже работает.

Каллио восторженно следит за каждым движением мастера. Он знает, что самое главное, самое важное — это найти сейчас первое зацепившееся бревно, которое застопорило весь этот поток леса. Он знает, на какое опасное предприятие пошел Инари. Если найти в этой

огромной свалке нужное первое бревно, раскачать его, сорвать с места, тогда рухнет разом все это нагромождение и бревна, как спички, разлетятся по сторонам.

Каллио смотрит и как бы запоминает с завистливым восхищением каждое движение Инари.

Акционер замер. Десятник, Сара и другие сплавщики следят за Инари. А он взбирается по бревнам, которые скользят под его ногами, не хотят принимать его, отплывают и колеблются. Инари осторожно осматривается и всем своим существом — глазами, руками, ступнею, шестом, настороженным ухом — ищет первое остановившееся бревно среди тысяч бревен строевого леса, балансов, пробса, палубника, кокор, — одно из нескольких тысяч.

Но вот он взмахнул руками, и шест разрезал воздух.

Неужели поскользнулся?

Нет, он почувствовал, увидел бревно. Вот он словно пляшет по бревнам, и стройная его фигура балансирует, кажется, без всякого напряжения.

Сейчас начнется самое главное и самое опасное. Сейчас, когда он столкнет с места это бревно, когда оно сорвется и пойдет вниз по порогу, обмываемому ослепительной пеной, — весь залом рухнет, загрохочет, и бревна, выдавливаемые напором, прыгая, сплошным массивом устремятся вперед, и надо в одну-две-три секунды успеть выскочить, вывернуться, вылететь из этого беспорядочного, грохочущего потока.

Каллио закрывает глаза и слышит страшный грохот и стук своего сердца.

Потом он сразу широко открывает глаза, смотрит — залом рассыпается. Одно бревно взлетело на два метра в воздух, а другие, толкаясь, резвясь на пороге, торопятся, становятся торчком и снова падают.

Акционер присел на пень, лезет во внутренний карман пиджака и зачем-то вытаскивает бумажник.

Инари стоит, немного бледный и улыбающийся, на берегу и просит у Сунила трубку.

А Сара стоит рядом с Каллио и шепчет ему на ухо:

— Учись, Каллио. Такому человеку можно верить. Я знаю, верить можно только тому, кто хорошо работает.

Каллио утвердительно кивает и чувствует, что у него затекли ноги и пересохло во рту. Они вдвоем подходят к своему товарищу, смеются, пожимают его шершавую руку и снова смеются: мир прекрасен.

Десятник говорит:

— Идемте, ребята, назад, надо отворять ворота запани и выпускать сплав дальше.

И они идут обратно. Мир чертовски хорош, и Инари — настоящий мужчина. Да, такому можно верить.

Они выпускают из запани лес, и бревна выходят в далекое путешествие.

И

снова сплавщики заползают спать в свою собачью конуру, и снова Инари выбирается в лес из этой собачьей конуры и долго не возвращается. А Каллио не спит. Он думает, куда запропастился Инари, приподнимается, стукается головой о потолок, ворчит: «Сатана-пергела» — и выползает на воздух.

Ночь прозрачна, и, таинственные белой ночью, высятся береговые сосны и лепятся по обрывам; там шумит быстрая река, и где-то очень близко поет пеночка.

Каллио вытаскивает кисет и набивает новую трубку, а птица поет. Он прячет кисет и вспоминает, что кисет-то сшит ему Эльвирой, и тогда он думает: как только кончится сплав, он пойдет и поможет ей два-три дня по хозяйству на полевых работах.

Ночь совсем прозрачная, и Инари не возвращается. Вдруг Каллио слышит внизу всплеск. Черт подери, что бы это могло означать? И он спускается по обрыву и видит: Инари стоит по грудь в воде у берега и ладит что-то на бревне, а бревно не стоит на месте, играет, как жеребенок. И тогда Каллио осторожно подкрадывается ближе и наблюдает. Он видит, что Инари на воткнутых в бревно (специально пробуравлены дыры) ветках прикрепляет плакат. Каллио медленно, в свете северной ночи, читает огромные буквы плаката:

«Требуем 8 марок в час — иначе забастовка».

Инари закрепляет этот плакат, — видно, не первый в эту ночь, — отталкивает бревно багром к середине реки, и оно идет послушно вниз по течению. Инари следит за ним, и Каллио видит, как спокойно идет к югу дерево, и думает: «Ежели оно дойдет так до моря, то сделает триста километров, и его прочтет уйма сплавщиков… Да ведь его сорвет на следующей же запани десятник!.. А может, и не сорвет, не заметит, а рабочие переплавят дальше. — И он улыбается: — Хитрый этот черт, Инари!»

А Инари, стуча зубами, подымается по обрыву. Тогда Каллио вдруг выступает из-за сосны и, подражая медведю, рычит — так, в шутку:

— А я все видел — р-р-р-р, я знаю, как ты топишь своих насекомых.

Инари от неожиданности останавливается и затем, продолжая взбираться, тихо говорит:

— Что же, иди донеси акционеру или десятнику.

Каллио обиделся. Он идет за Инари и говорит ему:

— Умный ты, и про дивиденды знаешь, хитрый ты, как медведь, а все-таки дурак, что от меня такие дела скрываешь…

Инари продолжает взбираться и молчит. Тогда Каллио продолжает:

— Я, может быть, тебе помог бы.

— А это на твоем лице не написано, — уже одобрительно говорит Инари.

И Каллио улыбается.

А где-то близко какая-то птица играет вовсю, щелкает, захлебывается, рассыпается дробью, и они стоят в молчании и слушают эту песню. Потом Каллио спрашивает:

— Можешь ты, стоя на бревне, через пороги проскочить и не упасть?

— Могу, — говорит Инари.

И Каллио решает, что и он непременно в этот же сплав научится проходить пороги.