На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
— Ничего. Мне нравится, — он провел кончиками пальцев по коже выше локтя. Шумно выдохнул. И снова подхватил ее на руки, восхищаясь той легкости, которую пробуждает в нем ее невесомая тяжесть. Один раз попробуешь — можно всю жизнь носить, не выпуская из объятий, самым драгоценным грузом.
И он слишком полно чувствовал эту жизнь.
Он слишком болезненно воспринимал ее рутину.
Он слишком ярко переживал до вспышек перед глазами охватившее его желание.
Когда она была рядом.
Теперь она не вырывалась. Прижималась к нему — телом к телу, щекой к щеке, губами к коже. Обнимала за шею. И сама не поняла, как прошептала:
— Не уходи!
Уходить ему было некуда — пятьдесят метров по улице
Просто сейчас — хотел слишком сильно, как ничего раньше, до того зимнего дня, в который впервые встретил ее.
Потом они оказались на ее простыне. Прохладной и чуточку шероховатой, будто накрахмаленной. И кто из них кого целовал — не разобрать. Поцелуй — один на двоих — слишком много раскрывал. Ему, Мирошу, самого себя раскрывал, каким он не знал себя еще несколько минут назад. Так же и Полина раскрывалась — и перед собой, и перед ним. Как никогда и ни перед кем. Словно это было в первый и в последний раз, и ничто не имело значения, кроме них, слившихся воедино, в этой темной комнате, на ее узкой постели, где от шероховатых простыней завтра будет саднить кожу на спине, напоминать. Но она и без того не забудет. Никогда не забудет. Разве можно забыть — его, их, саму себя, какой она никогда не была прежде.
Слишком поздно даже пытаться. Слишком со многого был сорван покров.
И уже потом, много позже, когда они проваливались в сон, она услышала прошептанное ей едва слышно, приглушенно, но в самую ушную раковину, щекотное и счастливое:
— Не выставишь меня больше?
— Я… — начала Полина и замолчала. Закрыла глаза и замерла, обнимая Мироша за шею. Так они и заснули, тесно прижавшись друг к другу обнаженными телами в кромешном мраке, где единственным светлым пятном было ее окно, в котором слышался шум от моря и от лимана. Перекрестье миров. А больше уже ничего и не оставалось.
Она проснулась от шороха в комнате, в то время как в кровати лежала одна. Знала, что еще темно, но, когда приоткрыла глаза, заметила, как небо изменило цвет, приготовившись встречать солнце. И сразу же начавший бледнеть прямоугольник окна оказался заполненным силуэтом Ивана. Полина зажмурилась, сдерживая улыбку, а перед глазами продолжала стоять тень в оконном проеме. Худая, но жилистая.
Она беззвучно усмехнулась, представляя, как он спрыгнул с подоконника, прошел через двор. В подтверждение образов негромко ухнула калитка.
«Ромео недоделанный», — выдохнула Полина, устраиваясь удобнее под прохладной простыней. И прежде, чем снова выпасть из действительности, успела подумать о том, что чувствует себя самой счастливой на всем белом свете.
На часах было 8:40 утра, организм акклиматизировался, привыкал к другому часовому поясу, и вялотекущие с похмелья мысли медленно возвращались к привычному кругу, по которому бродили все последние дни.
Полина — игнорировала. Ее краткие в последнюю неделю выходы в скайп с неизменным «дел много, спать хочу, интернет барахлит» не приносили облегчения, а напротив, тревожили все сильнее. Бросить все к черту и сорваться обратно в Одессу? Или что это за игра? Полудетская попытка манипулировать взрослым мужиком, заставить примчаться? Если и попытка — то она просчиталась, впрочем, Штофель был совершенно уверен в том, что в своем не совсем зрелом возрасте и зависимом материальном положении Полина Зорина едва ли была способна на расчет.
Так ведь, чертовка, все же почти заставила плясать под свою дудку! Вчера, когда опять исчезла с радаров.
Но вместо этого он плюнул и отправился на вечеринку, куда настойчиво увлекал его Тэйлор. Ночь в одном из клубов Манхэттена и знакомство
Есть такая замечательная поговорка: «Бачили очі, що купували3». И Стас знал. Но когда собирался в Штаты с внезапно замаячившей на горизонте командировкой, был уверен, что Поля поедет с ним e250d0. Все складывалось ровно так, как он еще три-пять лет назад и не мечтал. IT-разработка одной из дочерних компаний Штофелевской «артели» засветилась в европейских СМИ, американцы заинтересовались, тестировали несколько месяцев. А потом звонок: «Мы хотим с вами плотно работать». Это уже не подряд по выполнению одной функции из раза в раз. Это полноценное партнерство. С командой айтишников можно было отправлять кого-нибудь из замов. Но Штофель предпочел сгонять сам и контролировать все самостоятельно, от банального контракта, прочитанного десятки раз при помощи юристов, до расселения и аренды офиса. Чем черт не шутит — заголовок «Sh-Corp» открывает представительство в США», возможно, не такая уж и фантазия. И полезно, и развеется. Заодно приучит Полину к мысли, что у них будет семья. Два месяца — достаточный срок, чтобы попробовать жить вместе. Ну правда, кто в здравом уме предпочтет имеющее наглость называться курортным поселком задрипанное село Нью-Йорку?
Оказалось, Полька предпочла. И тут два варианта: либо она не в здравом уме, либо он нахрен ей не сдался даже с тем, что готов ей мир подарить.
Они встретились больше года назад, и тогда он еще даже не догадывался, какую роль Полина Зорина станет играть в его жизни. Тогда она играла всего-то на каком-то благотворительном вечере, а он толком не помнил, почему и с кем там очутился. Понравилась, задержала на себе взгляд, обменялись телефонами. Он и забыл про нее через несколько часов, уехав в итоге с напомаженной моделью, позировавшей для фотографов и куда более эффектно «позировавшей» впоследствии в постели.
Про Полину Стас вспомнил только через день или два, когда искал номер адвоката Зыкина в своей трубке. При наборе после буквы «З» первой высветилась ее фамилия — Зорина. Накатило воспоминание. Молоденькая, ладненькая блондиночка с длинными-длинными ногами и пышной грудью. Не силикон. Проверил он это вскорости — к своей чести она не особенно ломалась. Тем более приятной неожиданностью оказалось то, что она была девственницей и он у нее — первый мужчина. Даже целовалась она не особенно умело, немного по-девчоночьи. И если до того их секса Стас был уверен, что они встретятся еще раз или два, а потом он наиграется, то тогда прострелило: а не бросит он ее, как других. Именно потому что девочка, именно потому что таких ему еще не встречалось при его богатой биографии. И что с ней делать — он еще не очень отчетливо понимал. Зато понимал, что сейчас она его и для него. И терять этого ощущения не хотел, будучи абсолютным собственником.
Сейчас, спустя год с лишним, Штофель не питал иллюзий на ее счет. Поля его не любила. Вероятно, льстило его внимание. Нравились его ухаживания. Она не отказывалась от подарков, со многим соглашалась. Но в чем-то главном, в том, что обязывало бы ее к ответным действиям, старалась воздерживаться. История с так и не купленной машиной засела в нем камнем с острыми гранями, чуть повернешь — режет изнутри. Не так чтобы больно, но крайне неприятно.
Не питал он иллюзий и насчет себя — впервые в жизни влюбился. И не желал считаться с ее безразличием. Еще тогда, давно, когда она прерывающимся голосом, страшно смущаясь, предупреждала его перед сексом, что «никогда раньше», ему напрочь отшибло башку. И решение, что он сделает все для того, чтобы она принадлежала ему всегда, стало закономерным.