На дне Одессы
Шрифт:
— На что пари, что она (Надя) будет моей «барохой» (любовницей)?!
— На две дюжины пива, — сказал Сенька.
— Идет! — согласился Яшка.
* * *
С этого дня Яшка повел совершенно новую атаку.
Как-то раз Надя возвращалась из трактира с кипятком для квартиранта.
Вдруг ее окликнул чей-то голос:
— Барышня, а барышня!
Она остановилась и увидала перед собой джентльмена в новеньком пальто, лакированных
— Не признали-с? — спросил джентльмен и снял котелок, под которым на лбу оказался великолепный напомаженный штопорчик.
— Не признала, — ответила она медленно и глядя на него с изумлением.
— А мы с вами знакомы… В трактире познакомились…
— А!
Надя рассмеялась и почему-то покраснела до ушей. Перед нею стоял Яшка.
— Теперь признали? — спросил он и поправил пенсне, съехавшее на кончик носа.
— Теперь признала. А какой вы важный.
— Могу сказать.
Яшка самодовольно кашлянул, достал из-под пальто золотые часы и посмотрел на них. Надя обратила внимание на часы и спросила:
— Разбогатели?
— Да-с… Тетя, знаете, умерла, она в Аккермане жила, и оставила мне наследство — дом, маленький кирпичный завод и молочное хозяйство… И служба у меня теперь хорошая…
— Какая служба?
— Я артельщик в банке.
— Вот оно что!
Надя переложила горячую дужку чайника из одной руки в другую и посмотрела на Яшку с уважением.
— Не угодно ли вам маленький презент? — спросил Яшка и достал из бокового кармана флакон духов и плитку шоколада, завернутую в глянцевитую бумагу с раскрашенной картинкой.
Надя покраснела сильнее и с жадностью посмотрела на флакон и шоколад.
В ней происходила борьба.
«Взять или не взять? — думала она. — Если взять, значит закрепить навсегда знакомство. А почему же нет? — подумала она сейчас же. — Он настоящий барин и такой деликатный».
И она взяла.
Он посмотрел на нее, она на него, и оба весело засмеялись. Лед, лежавший между ними, растаял.
— Полюбите меня теперь, Нюничка? — спросил Яшка.
— Какая я вам Нюничка? — воскликнула она, не переставая смеяться.
— А как же вас?
— Надя. Надежда Антоновна Карасева.
— Надичка, стало быть?
— Стало быть… А вас как звать?
— Яковом. Яков Иванович Тпрутынкевич.
— Ка-а-к? Вот смешно!
— Тпрутынкевич! — повторил он. — Так полюбите меня?
— Может быть!
Надя бросила ему многообещающий взгляд и быстро отошла прочь.
* * *
Через несколько дней после описанной сцены наступил день «Веры, Надежды и Любви». Надя в этот день стояла в облаках пара на кухне над лоханью, с засученными рукавами, пела и энергично мылила кальсоны и носки экстерна.
Вдруг она услышала стук и царапанье в двери. Надя отряхнула с локтей пену, подошла к дверям и открыла
В раскрытые двери вылетело из кухни облако пара и в этом облаке, как херувим на картине Рафаэля, предстал перед Надей 12-летний малыш — худой, в бараньей шапочке и с лисьей мордочкой. Малыш сей был «скачок» (воришка) Клоп — ученик Яшки Скакуна, специалист по части таскания носовых платков у дам на похоронных процессиях. В правой руке у него был букет из дешевых цветов, а в левой — коробка, завернутая в розовую бумагу и перевязанная голубой ленточкой, и письмо.
— Здесь живет Надежда Антоновна? — пропищал «специалист».
— Здесь. Это — я, — ответила, недоумевая, Надя.
— Извольте, мадам, — и Клоп протянул ей все три предмета.
— Это моей барыне? — спросила Надя.
— Нет, вам.
— Мне?
Надя хотела расспросить Клопа подробнее насчет букета и прочего, но он оставил все это в ее руках и дал плейта (удрал). Вошла хозяйка.
— Что это у тебя? — спросила она.
Надя протянула ей письмо и сказала:
— Ничего не понимаю. Может быть, это вам?
Хозяйка взяла письмо и прочитала адрес, написанный отвратительным почерком:
«Ее высокоблагородию Надежде Антоновне Карасевой».
— Нет, это тебе. Прочитать письмо?
— Прочитайте.
Хозяйка разорвала конверт, вынула розовую бумагу с двумя целующимися голубочками и прочитала:
«Любезная Надежда Антоновна, ангел сердца моего. Сегодня — день „Надежды, Веры и Любви“, а так как вы Надежда, то посылаю вам, как водится у образованных людей, цветы и коробку с рахат-лукумом. Кушайте на здоровье. Будьте сегодня в 8 ч. вечера за воротами. Я имею вам сказать что-то очень важное.
Ваш по гроп жизни
Яков Иванович Тпрутынкевич».
Надя была приятно поражена и вспыхнула.
— Кто он, этот Тпрутынкевич? — спросила хозяйка с улыбкой.
— Знакомый, — ответила Надя.
— Что ж он, ухаживает за тобой?
— Да.
— А кто он? Чем занимается?
— Артельщик в банке.
Хозяйка засмеялась, погрозила ей пальцем и проговорила:
— Ой, Надя! Смотри. Как бы не вляпалась.
— Не беспокойтесь, барыня, — ответила весело Надя и вскрыла коробку.
Надя умилилась при виде нежно-розового, посыпанного, как бы снежком, мелким сахаром, сирского рахат-лукума.
Она дала кусок лукума хозяйке, сама съела кусок, поставила цветы в горшок с водой и принялась за кальсоны и носки экстерна с удвоенной энергией.
Надя сияла. Яшка совсем очаровал ее.
«Такой образованный, расположительный, добрый, — думала она о нем.
— Непременно выйду сегодня за ворота и поблагодарю его».
И она с нетерпением стала ждать вечера.
* * *