На дне Одессы
Шрифт:
Надя ровно в 8 час. вышла за ворота и была встречена Яшкой.
— Получили? — был его первый вопрос.
— Получила, — ответила Надя. — А какой вы добрый.
— Это, Надежда Антоновна, еще ничего! — сказал Яшка и стиснул ее руку. — Дайте время. Потом узнаете, какой я добрый. А у меня просьба к вам. Едемте в это воскресенье в сад трезвости. Послушаем Каткова.
— А что это за сад?
— Хороший сад. Там все трезвые люди гуляют. Очень весело там.
— А Катков кто?
— А вы не слышали его?
— Н-нет.
— Да неужели?
Наде сделалось неловко за свое невежество и она покраснела.
— А потом, — продолжал Яшка, — поедем до «Гамбринуса». Слышали за «Гамбринуса»? Очень хорошее заведение. Публика там очень деликатная бывает. Матросы, кочегары, боцманы, механики. Заведение в погребе находится, и все в цветах и картинах. Публика сидит на бочонках, пьет пиво и ест сосиски и бутенброды. А какая хорошая музыка там. Там есть скрипач. Вот так молодчина! Сашкой зовут его. Соловья на скрипке представляет, козла, корову. Так поедем?
Надя задумалась. То что Яшка предлагал ей, было очень заманчиво и ново.
— Хорошо, — согласилась она.
— Ну вот!.. А сейчас пройдемся немного. Может быть, милинаду (лимонаду) выпьете?
— Мерси вам… Мне надо белье квартиранта окончить.
— А ваш квартирант кто?
— Какой-то «голодающий». Одна пара белья у него и одна сорочка.
Яшка расхохотался и спросил:
— А он не пристает к вам?
— Пристает… Слюнявый такой. Да я близко не допускаю его… Прощайте!
— Прощайте!
Надя юркнула назад в ворота, а Яшка, нахлобучив картуз, пошел в трактир. Товарищи, увидав его, спросили.
— Скоро поставишь пиво?
— Скоро, — ответил он загадочно.
VI
СЛАДКО ПЕЛ СОЛОВУШКА
Сладко пел Яшка. Так сладко, что у Нади голова закружилась…
В воскресенье, убрав комнаты, сварив обед и перемыв потом посуду, Надя надела свое праздничное платье — зеленую юбку, красную с цветочками кофту — повязала голову шелковой косынкой с отпечатанным на ней портретом о. Иоанна Кронштадтского, натянула на руки серые замшевые перчатки, подаренные ей хозяйкой, взяла в руки красный зонтик и вышла за ворота.
У ворот, по случаю воскресенья, находились в сборе все няньки со двора с хозяйскими сопляками на руках и без оных. Все группировались вокруг дворничихи Елены — дамы весьма жалкой, крайне обиженной судьбой и слезливой, с треском лузгали семечки, рассказывали наперебой о своих господах-идолах, об их скопидомстве и тайных пороках, смеялись над прохожими и скверными словами ругали и пощипывали своих ерзающих сопляков.
— И когда на тебя черная немочь нападет, сука ты окаянная! — ругала своего сопляка злая, как овчарка, Дуня, называвшая его дома перед светлым ликом мамаши «лялечкой и котиком».
Надя поздоровалась с дворничихой, игравшей среди нянек роль авторитета, за руку, а
— Какая ты нынче красавица, — сказала дворничиха Наде.
Надя зарделась.
Бедно одетые, грязные и некрасивые няньки посмотрели на нее с завистью. У Дуни от зависти в горле засел какой-то твердый ком и она чуть не задохнулась.
— Гулять собралась? — спросила покровительственно дворничиха.
— Да, Елена Сидоровна.
Надя ответила безо всякой рисовки. Но Дуня ехидно и довольно громко заметила:
— Ишь. Ломоты строит.
— Сама идешь или с кавалером? — продолжала расспросы любознательная дворничиха.
— С кавалером. Он должен сейчас быть.
— А он хто? Хвельфебель, примером сказать, писарь или приказчик?
— Артельщик. Он в банке служит.
Дуня сострила:
— Артельщик, только с другой стороны.
Няньки прыснули.
— Ну чего?! — накинулась на них дворничиха. — Завидно вам?!
— Вот еще! — воскликнула Дуня, вскинула плечами и дала хорошего леща своему сопляку.
— Должно быть, в сад пойдете. Театр смотреть будете, танцевать, сахарно-мороженно есть, пиво пить, — обратилась опять дворничиха к Наде.
— Да, в сад пойдем.
Дворничиха глубоко вздохнула, сложила на груди оголенные до локтей и красные-красные, как бурак, от многолетней стирки, руки, покачала головой и плаксиво протянула:
— Когда я молода була, я тоже гуляла у саду. А какие у меня тогда кавалеры були! Теперь я старая и никто не возьмет меня в сад. Связалась со своим Мазепой и пропадаю. Никакой тебе радости. Знаешь одну дворницкую, подъезд и прачешную.
Надя посмотрела на нее с сожалением и сказала ей в утешение:
— Дал бы Бог здоровья.
Дуня, желая показать, что образованный разговор всеми уважаемой дворничихи и Нади мало интересует ее, запела вполголоса:
Сара Бернарда
У саду Фаркатте
Там она гуляла
Зонтик потеряла.
— Елена! Елена! — выстрелил кто-то, как из пушки, из подъезда.
Это выстрелил Терентий, уважаемый супруг не менее уважаемой дворничихи, отвратительный пьянчужка, часто поколачивавший ее дубинкой, предназначенной совершенно для иных возвышенных целей, — для того, чтобы гнать со двора арфянок, шарманщиков и персиян с обезьянками.
Дворничиха возвела к ясному небу, яко Агарь в пустыне, глаза, воздела красные руки и завела свою шарманку:
— О, Господи! И чего я такой несчастной на свет уродилась?! Минуты дохнуть не дадут. Арестант и тот отдых имеет. Вот, люди добрые, смотрите, какой у меня муж. Не муж, а Мазепа. На минуту за ворота вышла. Что я — собака, что весь день в дворницкой сидеть должна?… Да ну тебя! Сейчас! Идол!
Но почтенная дама приостановилась. Она хотела посмотреть, кто подъезжает к воротам их дома.