На грани человечности
Шрифт:
Сам же ты, любимый, тщился исправить что-то, хотя ничего уж поделать невозможно было. Отталкивал из последних сил: беги от меня, старика, не губи молодой свой век. Да слушала ли тебя юность зелёная, безрассудная? Может, не юность - просто судьба?
И в итоге что? Самозабвенно шумит притон вокруг, и сочувственно молчат друзья рядом...
...То мелкий дождик на заре, то звон капели. Я заблудилась в сентябре, а ты - в апреле. И между нами - не лета, меж нами - лето. Ночей туманных темнота и свет рассвета...
–
– поинтересовался Тарла восхищённым шёпотом.
Неужто вслух произнесла? да ёще в мгновенном переводе?
– Старинная песня, - отозвалась Суламифь уклончиво.
– И мне, сестра Вайрика, думалось тогда: то, что разделяет нас с Гандаром, печали не стоит, - вздохнула престарелая художница.
– Воистину, Мастер. Недалёк день, когда воссоединитесь вы в Чертогах Горних.
– В свои слова Суламифь вложила всю искренность и убеждённость конфедератки.
– Что ж, - медленно выговорила Томирела.
– В делах небесных вы не в пример многим сведущи, Вайрика. Нам грешным - прожить бы достойно жизнь земную, мимолётную.
– О насущном, впрямь, печёмся более, - подхватил Тарла.
– В храм же нечасто заглядываем, молимся от случая к случаю, пожертвования платим и того реже. Мы таковы, таков и Гандар был, покойник. Куда уж нам - в Чертоги Горние.
– Храм - здесь.
– Суламифь коснулась лба и груди.
– Только достойная жизнь земная - ключ к Чертогам Горним. Честно служил людям - вот и молитва; солгал, предал - вот и богохульство. Золотом Небеса не подкупишь. А храмы возведённые - сие есть молитва вдохновенных зодчих. И долгие века будут они дарить красоту людям.
Почему-то опять накатила тихая печаль предвидения. Да, жить красоте в веках, даже после Реформы. Если только уберегут её от оголтелого материализма грядущих времён; и если не разрушит её шальная бомба. Столь же хрупка красота, сколь и мудрость.
– Что мы всё о грустном, - вмешался Тарла.
– Немало и хорошего вокруг. Как поговаривают, сестра Вайрика порадует нас искусством воинским на осеннем турнире - верно ведь? Я же - на пути к исцелению ещё одного больного оспой. Ребёнок отсюда, из портового квартала.
– И нынче лечили бедных бесплатно, господин лейб-медик?
– улыбнулась Томирела.
Тарла зашелестел сухим, старческим смешком.
– На сей раз - едва не уплатили. Предлагали, представьте, золотой!
И - понимающе переглянулись Тарла с Томирелой. Ибо знали оба, почему вдруг просияла она - сестра Вайрика.
11.
– На турнир собралась?
Лафима - она сосредоточенно проверяла, как действует забрало шлема - обернулась излишне резко. Муж стоял в трёх шагах за спиной; прищурясь, следил за её приготовлениями.
– А хоть бы и так.
– Я вот -
– Догадываюсь.
– Лафима кивнула горько.
– Прослышал, поди, что зачинщицей от аризианок выступает сестра Вайрика. Всё неймётся тебе!
– Глупо столь верную оказию упустить. Своими руками, и прилюдно...
– Честь и место, дорогой. Обещаю собрать по арене то, что останется от тебя, и предать Священному Пламени с молитвою. Слыхала я: копьё у неё промаха не знает, а доспех заговорён.
– Не к лицу Главе Дома верить нянькиным сказкам!
– Сестру Вайрику впору назвать не нянькиной сказкой, но опасным противником в поединке.
Леру досадливо поморщился, подошёл вплотную.
– Обещай лучше иное. Отомстить за меня, коли что, - всё в руце Единого!
– Чего ради?
– Не зли меня, Лафима.
– Леру сгрёб её за плечо, рванул к себе - глаза в глаза.
– Она - эркассари Ламбетская; ты - даргени Тайлемская. Не достаточный ли повод для мести?
Даргени высвободилась, шлем её со звоном покатился по каменным плитам пола.
– Тысячу раз повторяю: твои кровные дрязги меня не касаются! Коль подмога нужна - зови родных брата с сестрою.
– Вспомнила! Толку от них меньше, чем от тебя. Милых двойняшек не интересует ничего, помимо кровосмешения.
– Неспроста шепчут кругом: дурная в вас, Тайлемах, кровь.
– Лафима брезгливо сплюнула по сторонам.
– Тьфу, тьфу, изыди, Тьма Вековечная!
На какой-то миг почудилось - вот сейчас дарген выхватит меч.
– Ну довольно, Лафима.
– Всё ж он обуздал себя.
– Завтра ты возьмёшь на турнир боевое копьё и вызовешь сестру Вайрику - насмерть биться!
Развернулся на каблуках, устремился прочь из оружейной залы: видно, счёл разговор с женой исчерпанным и возраженью не подлежащим.
– Как бы не так.
– Лафима даже голос не понизила ему вслед.
12.
Утро воинского празднества выдалось подходящим: ясным, свежим, словно умытым. Бодрила росистая прохлада. Лучи осеннего солнца, прощально-щедрые, ласкали даже землю столичной арены - раз навсегда бесплодную, вытоптанную копытами и сапогами. Впрочем, любое светило равно щедро - до безразличия - и к саду, и к пустыне.
На краю арены, против входа, воздвигли четыре шатра, и перед каждым - щит в рост человека, украшенный гербом и девизом. То был лагерь зачинщиков, и там уже ждали начала турнира Эрихью и Суламифь. Вокруг, на битком забитых трибунах, шумели в предвкушении зрители. На почётных местах, в креслах под тентами - знать, подобная стае экзотических птиц. На деревянных скамьях - публика не столь взыскательная, но тоже приодетая. Землянка находила в скромных нарядах простонародья больше вкуса и художества, чем в вычурной аристократической моде.