На изнанке чудес
Шрифт:
— Что ж ты со мной делаешь? Из озноба в жар, из жара в озноб, — нависнув над ней утёсом, проговорил человек-клён.
— У меня в крови легкомыслие и отвага. Этот вирус неизлечим. Пора бы уже привыкнуть.
Марта испустила тоскливый вздох, покачала головой и поплелась пристраивать лопату в сарай. Всё им «хи-хи» да «ха-ха», а ей еще кур покормить, в лес за хворостом сходить, полы надраить. День-деньской как белка в колесе.
Мороз бродил под окнами и терпеливо примерялся к стёклам, намереваясь не нынче-завтра вывести на
36. Прогулка
Статью Пересвета забраковали в который раз.
— Бездарь и лентяй! — отчеканила Василиса. — Перепиши так, чтоб читателя пробрало! Что с тобой творится вообще? Вчера в облаках витал, сегодня ворон считаешь. Бери пример со Звездного Пилигрима! У него что ни фраза, то в яблочко.
Когда она унеслась в соседний кабинет пропесочивать очередного журналиста, Елисей заговорщически дёрнул приятеля за край кофты.
— Эй, а сестрица-то, видать, на тебя запала. Вернее, на Звездного Пилигрима. Уши мне прожужжала, нахваливая его ладный слог. Вся такая холодная, неприступная. А тут вдруг мечтает встретиться и взять автограф. Каково?
— Да-а-а, — отрешенно протянул Пересвет, опершись щекой на руку. Рина не выходила у него из головы. Прощание оказалось и близко не таким, как он себе представлял. Клубы седого дыма, застящие полотно железной дороги. Столпотворение на перроне, ругань, возня, окрики и свистки. И ее тонкие, почти прозрачные пальчики на ледяном окне вагона, радужка из темного серебра, разметавшиеся по плечам волосы. Розу он вручил через открытую форточку, даже кое-какую напутственную речь произнес. Да только и цветок, и назидание были здесь лишними, неуместными. Всё в глубине души противилось столь печальному исходу. Удержать ее? Верх себялюбия. Уехать вместе? Она не позволит, напомнит о благородной цели. Будь трижды проклят Звездный Пилигрим!
Над гудящими рельсами реял запах смолы и креозота. В воздухе витали ароматы из столовой за углом, особенно соблазнительные для тех, у кого во рту с утра не было и крошки. Пересвета толкали пассажиры, спешащие занять место в вагоне. Брюзжали немощные на вид, но весьма бойкие старушки с корзинками, носилась вездесущая шумная детвора. А он прирос к месту, не смея отвести взгляда от родного лица. И потом, как дурак, бежал за уходящим составом, пока не оборвалась платформа. Безнадежно влюбленный дурак.
— Эй, парень, очнись! — потряс его Елисей. — Мы тебя теряем.
Пересвет дёрнул плечом, отгоняя обрывки воспоминаний. Вот уж не время раскисать.
— Вечером, как обычно, на базарной площади? — уточнил он вполголоса.
— Ага. На каждую новую главу всё больше желающих. Кстати, отыскались добровольцы. Печатные станки в подвалах, залежи чистой бумаги. Эти ребята вызвались распространять книгу безвозмездно, — сообщил Елисей с азартом. И резво отпрянул, едва дёрнулась дверная ручка.
— О чем шушукаетесь? — сварливо
— Никак нет! — Вытянулся в струнку Елисей. — Мы того… Обсуждаем, как лучше статью написать.
— О дереве, светящемся в ночи, — вставил Пересвет.
— Ага! О нём самом.
— Ой, ненатурально врёте. — Прищурилось мнительное «начальство». — Придётся удержать с вас часть зарплаты.
— Ну за что?! — вполне натурально заныл Елисей. — Мы ж ничего такого!
— Рассказывайте сказки! Знаю я. Это вам для остратски, а другим болтунам наука.
Василиса лихо развернулась на каблуках, полюбовалась, как разлетается синий подол, и отправилась воплощать угрозу в жизнь. Елисей скорчил ей вслед страшную гримасу.
Сумерки спустились рано. Выжгли опалово-белый день и уверенно взяли своё. На обшарпанном подоконнике общежития подрагивал свет керосиновой лампы.
— Не пихайся!
— Сам не лезь!
— А вот как я тебе тресну!
Задувая в щели, ветер попытался подглядеть, над чем это так увлеченно нависают студенты. Сюжет — свежий, захватывающий и, главное, правдивый — поглотил их целиком. Только ноги торчат. А глаза знай бегают по строчкам.
— «Он обзавелся причудой принимать в своих роскошных хоромах молчаливых, неприветливых охотников. Из леса охотники возвращаются с добычей редкой. Не кабан, не кролик, не лисица. В их силки попадаются арнии».
Вихрастый юноша в очках читал невыразительно, водя пальцем по хрустящей бумаге.
— Дай-ка сюда! — Подвинула его соседка. Новый голос — звонкий и чистый — подхватило и унесло под потолок любопытное эхо: — «У него в особняке несметное число камер, клетей и каморок. Но арний он прячет в особых застенках. Им не сворачивают шеи, не выщипывают перья. Их не подают жареными к столу. Из них выцеживают волшебную силу».
… — «Вам приходилось бывать в лесу летом? Спасительная прохлада посреди зноя, похрустывание веток под ботинками, бодрящий запах сосен. И дивное пение арнии высоко в ветвях. Помните?» — Один из мастеровых, что сгрудились за столиком кофейни, разгладил страницы загрубелым кулаком.
— Рухни на меня чайный сервиз! — воскликнули у него за спиной. Официант без зазрения совести таращил глаза на запачканные шоколадом листы, словно ценнее них ничего в жизни не встречал. — Вторая глава из книги Звездного Пилигрима! Продолжай, приятель! Я должен это услышать.
— «Пение арний вселяет надежду, рассеивает тоску и освобождает от оков, которые мы сами на себя налагаем».
— Складно пишет, а? — снова вклинился официант. На него недобро зыркнули и велели умолкнуть.
— «Кому придёт в голову посягнуть на их голоса? — продолжал меж тем рабочий. — Но он изобрёл способ. Вернее сказать, украл. Недаром среди крестьян за Крепскими горами ползут слухи о страшной смерти тамошнего изобретателя. Сразу после кражи его лабораторию пожрал огонь, а самого ученого то ли утопили в чане с кислотой, то ли отравили удушливым газом».