На изнанке чудес
Шрифт:
Он в раздражении расстегнул накрахмаленные манжеты. Кто бы его утешил? А некому утешать. Селена, к доброму обращению не приученная, размахивает саблей на тренировке. Гедеон объявил бойкот, уже который день дуется непонятно из-за чего. Неблагодарные отпрыски! Вот она, надежда и опора в старости. Впрочем, до старости еще далеко. Пусть Грандиоза жалеют и утешают, когда ему стукнет восемьдесят. А сейчас не будет лишним что-нибудь предпринять.
Яровед шагнул в залу, трясясь, как овечий хвост. Судя по дёрганой походке, сведенным бровям и нетерпеливо подрагивающему жирному подбородку Грандиоза,
— Так-так, — хищно осклабился Великий, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не взреветь, как пароходная сирена. — Кто клялся, что Пелагею будут гнать из города? Кто самонадеянно заявлял, что устроит ей проводы с размахом?!
Лицо деда перекосила гримаса ужаса. Он улучил краткий миг, чтобы перебежать к другому концу трапезного стола. И надо сказать, стариковское чутьё сослужило добрую службу. В опасной близости от Яроведова уха просвистел зазубренный нож для нарезки хлеба.
— Я тебе за что платил, шарлатан?!
Описав короткую дугу, сервировочный поднос с тиснением по краям, позолотой и именной гравировкой лязгнул о стену. Пригнись Яровед секундой позже — и этот поднос впечатался бы ему в физиономию.
— Они там веселились, прах бы их побрал! — бушевал Грандиоз. — Даю тебе последний шанс, мошенник! — сказал он, угрожающе помахивая вилкой для морепродуктов. — Провалишь дело снова — выдерну твою кудлатую бородёнку, а тебя пущу в расход.
Яровед слёзно умолял не гневаться, поручился, что во второй раз ошибки не допустит, и поторопился испариться, прежде чем вилка воткнётся ему в мягкое место.
Пелагея расклеилась не на шутку. Обе трубы на крыше пыхали дымом круглые сутки, блестящий самовар исходил паром, кухня насквозь пропиталась запахами отваров, а сушёных пучков на подоконниках заметно поубавилось.
— Тебя бы в больницу, — уговаривала Марта. — Доктора давно перешли на прогрессивные методы лечения. Тебе быстро полегчает.
— Не надо докторов, — сквозь нос отвечала Пелагея. Она куталась в шерстяную шаль, налегала на чаи и решительно отвергала всё, что хоть как-то связано с прогрессом.
Теора застала ее у белого печного бока за сортировкой трав.
— Если ты часто терпишь поражения, поможет шиповник, — кашлянув, сказала Пелагея и бросила пузатые плоды в чугунок. — Захочешь познать дух времени, прикоснись к буку. Липа… — Она набрала из мешка пригоршню невзрачных пушистых цветков. — …Дерево сердечное, светлое. От простуды лучше не придумаешь.
— Давай заварю! — предложила Теора.
— Погоди. — Не вставая, Пелагея с кряхтением потянулась в сторону и вытащила из подпечка шуршащий веник полыни. — Вот что от всех бед спасает! Главное пить по чуть-чуть. А если в пальцах лист полынный растереть, во время путешествия усталость тебя не догонит.
Отложив веник, она прихлебнула ярко-красную, точно кровь, жидкость из высокой кружки, которая стояла тут же на полу, и неожиданно зашлась дичайшим кашлем. Пришлось Теоре стучать ей по спине.
— Куда делась твоя вторая тень?! — обретя свободу дыхания, спросила Пелагея.
— С сегодняшнего утра она… — Теора запнулась. — То есть, он. Приходит и уходит, когда пожелает. Странно, да? Стоило мне очутиться на кухне, Незримый пропал.
— Непорядок, — согласилась Пелагея. А про себя подумала: «Видно,
— Он защищает тебя, даже если ты его не видишь.
— А тебя есть кому защищать? — по-детски наивно спросила Теора и пристроилась рядом, постелив под колени подол. Пелагея изобразила подобие улыбки.
— Тот, с кем бы я могла делить горести и радости? — уточнила она. — В средних мирах нет никого, кто был бы похож на незримых заступников. Здесь девиц выдают замуж и считают, что за мужем они как за каменной стеной. Только вот муж тоже человек. И слабости у него человеческие. Моя прабабка — потомственная знахарка — забила благоверного сковородой. Из ревности. Уж больно он руки распускал, за каждой юбкой волочился.
— Волочился? А это как? — невинно поинтересовалась Теора.
Пелагея отмахнулась и пригубила из кружки рубиновый напиток.
— Да неважно. Важно другое: после истории со сковородой легло на наш род проклятье. Что-то вроде венца безбрачия по женской линии.
О проклятиях Теора слыхала из уст деда Джемпая. Крайне неприятное явление. При словах о венце она поморщилась и сжала кулаки.
— Ты же ни в чем не виновата! Несправедливо!
— Может, и несправедливо. Но меня всё устраивает, — сказала Пелагея. — Нас с котом охраняет дом, мы следим за домом.
— Ага. А еще тайн у тебя завались! — подхватила Юлиана и, подбоченившись, стала в проёме. — Чердаки, кладовки, сундуки… Особенно сундуки. Я и подозревать не могла, что в одном из них обнаружится нечто подобное! Ну, как вам?
Она покрутилась, приводя в движение бисерную занавеску. На волосах у Юлианы красовались очки-консервы в черной оправе — последний писк моды. Поверх белой рубашки талию стягивал тугой коричневый корсаж на шнуровке. Из-под траурно-черной юбки со сборками в готическом стиле выглядывали щегольские красные сапожки на каблуке.
— Где ты это нашла? — встрепенулась Пелагея. Вскочила, роняя шаль. Кружка опрокинулась и расплескала по половицам всё содержимое. Обормот, который шел совершать очередную мелкую пакость, с шипением отпрыгнул к столу.
— Да в тайной комнате, — махнула рукой Юлиана. — Там много всякого добра. Неведомо откуда взялось. Найдись сундук раньше, не пришлось бы Киприана на кленовый сироп изводить.
Не вдаваясь в объяснения, Пелагея помчалась к винтовой лестнице. На каждом шагу спотыкалась, рискуя пробороздить носом пол. Но торопилась она неспроста. Выплюнув из своего бездонного нутра несколько сундуков, звездная пропасть собиралась преподнести новый сюрприз. Стоило друзьям ворваться в тайную комнату, как поблёскивающие нездешним инеем космические просторы пошли рябью, вздулись разноцветными матовыми пузырями и хлопнули красочным фейерверком. Пока фейерверк угасал, декорации успели поменяться. Из бывшей бездны Юлиане, Пелагее и Теоре теперь подмигивали не звезды, а газовые фонари в железных сетках. Три стены из пористого бурого камня, увешанные медными трубами, точно ожерельями из дикарского племени, увеличивали тайную комнату вдвое. У неплотно закрученных вентилей из труб со свистом вырывались струйки пара. А в полу, забранная витыми чугунными прутьями, зловеще скрежетала, хлюпала и подвывала сливная яма. Прутья ходили в пазах ходуном. Под решеткой определенно скрывался кто-то кровожадный.