На осколках цивилизации
Шрифт:
— Тут и рассказывать нечего… Просто Кейт — это такой промежуток времени, который я смутно осознаю. Она вот вроде была и что-то оставила после себя в моей душе, а вроде бы и нет… вроде бы и совсем незнакомый человек. Я уже и не помню, какой она была. Совсем, — Джон отвернулся, глянул вниз. — Наверное, искал я её скорее из желания сообщить, что произошло с нашей дочерью… может быть, и хорошо, что она умерла, так и не узнав. С одной стороны, хочу узнать, кем же она была для меня, а с другой…
— А с другой: может, и нет смысла ворошить прошлое? Её уже нет… пусть она останется для тебя тем же прошлым, какое ты пережил,
— В твоих словах есть доля правды… — задумчиво хмыкнув, проговорил Джон, вновь переведя взгляд на него. — Ведь, что самое смешное, я не могу понять: удивляться или нет тому, что она поддалась вербовке и попала в ту секту. Я совсем не знаю, была ли они сильной духом или слабачкой… Мои воспоминания о ней бесцветны.
Чес помолчал, потом пристально, даже несколько сочувственно глянул на него и, слегка подавшись вперёд, провёл сначала одной ладонью по его лицу, остановив её там, затем второй; он взял его лицо как бы в две ладони и, заглядывая ему в глаза, вдруг быстро зашептал:
— Тебе нужно забыть… и забыться. Ты угнетён происходящим… — ладони слабо сползли с лица и теперь оказались на уровне шеи. — Позволь себе не думать об этом ужасе…
Джон плохо видел, но чувствовал Чеса слишком близко с собой; его неровное, частое дыхание тепло обдавало ему лицо. Чес в конце концов убрал руки, но не сдвинулся дальше. Джон в тот момент остро ощутил некую связь между ними, такую явную, что, казалось, протяни руку и сможешь потрогать ту крепкую верёвку, что связала их. Это чувство не было дурманным, но что-то сводящее с ума в нём было; не было ярким, хоть и хотелось отвести глаза; не было горячим, однако мысли сгорали в нём, как мотыльки в костре.
— Ты поможешь мне… забыться? — достаточно громко спросил Константин, сам не поняв зачем. Пальцы Чеса в ту же секунду сплелись с его.
— Конечно… — на одном выдохе прошептал он и, склонившись, опустил голову на его плечо. — Я уверяю тебя, что ты совершенно не будешь думать об этом… и жизнь пойдёт в гору… — говорил он уже ему в плечо, из-за чего его шёпот казался сдавленным. Джон только усмехнулся.
— Учитывая то, куда наша жизнь сейчас со свистом катится, это будет нескоро…
— Разве нам впервой оказываться в самой жопе? — не стесняясь выражений, говорил Креймер и слегка посмеивался. — Знаешь, я как-то спокоен. Даже слишком. Однажды я понял одну важную для меня вещь. И после неё все остальные проблемы кажутся мелочными. Поэтому, если хватит сил, мы вытерпим всё…
Джону не понравилось это «если», но начать спор с Чесом, пребывающим в таком меланхоличном состоянии, он не хотел. Парнишка верил в лучшее, и эта вера даже радовала Константина, как радует глупое, но облегчающее жизнь заблуждение ребёнка его родителя. К тому же, у него самого настроение было не для пространных разговоров; нескольких прикосновений Чеса хватило для того чтобы немного расслабить и даже усыпить Джона. Ничьё тепло под боком так не успокаивало и не было таким приятным, как тепло Чеса.
«И что же всё-таки в этом парнишке особенного?» — спросил себя Джон перед тем, как окончательно заснуть. Наверное, так решила сама судьба,
========== Глава 25. Дела тюремные. ==========
Люди нелепы. Они никогда не пользуются свободой, которая у них есть, но требуют той, которой у них нет.
Сёрен Кьеркегор ©.
***
В такие моменты время тянется совсем медленно, противно и невыносимо; нельзя было сказать точно, сколько они ехали: размытая дождём неровная сельская дорога казалась бесконечной. Грузовик почти не делал поворотов, следуя по какой-то устрашающей прямой. В промежутки между тревожными снами Джону уже виделось, будто они давно умерли и едут по пути в Ад, а эти бесконечные тряски, мотания вперёд-назад — лишь часть запланированной для них тёмными силами программы. Он уже представлял Люцифера, который говорил: «Пусть через бесконечность они доедут до пункта назначения!». Осталась малость — пережить бесконечность!
Разговоры под конец пути совсем стихли: были слышны только храп, простуженное дыхание, чей-то кашель и тихий-претихий плач… Это звуковое сопровождение стало привычным.
Но вот неожиданно грузовик дрогнул, резко затормозил, и всех его пассажиров откинуло назад, перед этим хорошенько тряхнув. Чес задавил Джона, Джон задавил кого-то в свою очередь; мотор заглох, и люди тут же всполошились, зашуршали, заговорили взволнованными охрипшими голосами. Константин наконец проснулся полностью.
Уже всеми ожидалось, что скоро откроют створки и их выпустят наружу (хотя стало совершенно всё равно, что там ожидало снаружи — пусть даже там было намного хуже, чем здесь), однако грузовик вновь тронулся на малой скорости и делал такие остановки минуты через две. Несмотря на то, что они вновь куда-то ехали, людей внутри явно не покидало чувство, будто конечной цели они достигли.
И вот, когда они в очередной раз остановились, стало слышно, как дверь в кабинке водителя хлопнула и тяжёлые сапоги прошлёпали по грязи до конца грузовика. Засов нехотя и гулко сдвинулся в сторону, и створки распахнулись, с грохотом ударившись о стенки машины. Люди внутри зажмурились и прикрыли руками глаза от столь непривычного яркого света; громкий низкий голос скомандовал им «Выходить в колонну по одному». Джон тогда сразу понял: это начало нового этапа в его жизни, в который, как и в предыдущие, важным было только одно: выжить и пережить это. По сосредоточенному лицу Чеса можно было понять, что он тоже давно всё понял и теперь лишь старается оценить масштаб новой беды. А оценивать тут пришлось ого-го…
Как только ноги коснулись чавкающей грязи, Джон, ещё щурясь и привыкая к свету, оглядел место, в которое их привезли. Это оказался широкий внутренний двор, огороженный высоким забором с проволокой наверху — вероятно, когда-то давно по ней шло электричество и радостно убивало сбегающих отсюда; здесь спокойно уместилось четыре грузовика, таких же, как и их. Джон глянул налево — там находились высокие железные ворота, теперь поспешно закрывающиеся; направо расположилось широкое, серое, четырёхэтажное здание, состоящее из трёх связанных корпусов. Бесцветными полосками люди тянулись ко входам в здание; теперь они с Чесом стали частью одной из таких.