На осколках цивилизации
Шрифт:
В какой-то момент Джону показалось, что всё, он потерял этого парнишку навсегда; в следующее же мгновение жар нахлынул на всё его тело, руки затряслись, как во время лихорадки, голова стала смутно соображать, выдавая сумбурные идеи. Как бешеная собака, желающая свободы, он вцепился в шатающийся прут и стал рьяно отламывать его, раскачивая в разные стороны. Чего он пытался добиться? Его захлестнуло что-то невообразимое, срывающее с катушек. Под тупые, едва слышные удары разум уносился всё дальше и дальше. Джон уже вслух орал матом на тех заключённых, позабыв про положение, унизительное и не позволяющее такого, в которое он попал. Сейчас каждое такое слово, произнесённое в полном безрассудстве, откликнется ему в будущем. Да, добравшись с Чесом до середины бездны, откуда
То ли удача тут сыграла, то ли и правда его силы достигли пределов, но вскоре Джон услыхал скрежет и, не удержавшись, повалился вместе с прутом. Скорее всего, дело было в удаче: этот прут мог отвалиться сам если не сегодня, то чуть позже — так поистёрлось основание, ещё державшее его в этой ужасной клетке. А что дальше? Джон глянул в темноту, где невозможно страдал последний оставшийся в живых дорогой ему человек. Кажется, эти уроды решили взять минутный тайм-аут, загнав Креймера куда-то вглубь камеры; был лишь слышен хрип и шуршание куртки по шершавой стене.
— Слушайте, он ослабел, можно пустить его по кругу! — Джон прекрасно знал, что значило выражение пустить по кругу. Послышался злобный смех и движение. У Константина всё, что осталось от сердца, сжалось в ещё более сильный комок. С одной стороны хотелось выть от беспомощности, с другой — взорвать всё к чертям гневом, плотным скоплением которого он стал. «Ничего… ничего. Почему я ничего не могу сделать?» Джон услышал нервный звон: оказывается, это прут в его трясущейся руке бился о решётку.
— Нет!.. — Джону казалось, что он уже седеет. Нервы, спутанные, теперь вытянулись до предела; казалось, стоит до них дотронуться и можно всё порвать. Времени уже не оставалось; Константин или с позором понимает, что не спас в четвёртый раз, или заканчивает с этим как можно быстрее. Взгляд панически стал перебегать по тёмным камерам, откуда виднелась равнодушная людская масса, по тёмному полу, по потухшим светильникам… Константин наткнулся на стол надзирателя: банки консервов, скомканные бумаги, салфетки, какая-то неразличимая требуха, всё важное — в ящиках, угрюмо закрытых. Но вдруг, словно яркая вспышка молнии посреди тёмной ночи, когда думаешь, что ты не можешь заснуть и думаешь, что ослеп, он увидал блеск металла на боковой стороне стола.
Ключи.
Те самые ключи от камер на этом этаже. Надзиратель всегда вешал их тут или даже бросал на стол: ну, кто сможет до них добраться, даже если в какой-то камере отламывается прут? Но у Джона возникла иная идея. Прут был длиной где-то полторы метра, может, больше, а до стола было не так много, но мешало то, что он был расположен слегка по левую сторону, чем камера. Джон максимально вытянул руку с прутом и стал в темноте пытаться достать. Не хватало пару сантиметров. Джон сменил положение и попробовал с самого края. Теперь достал до звенящей связки, но возникла трудность скинуть её с сильно загнутого крючка, да к тому же делая это на большом расстоянии.
— А-агх!.. Отстань! Сволочь!.. — Креймер смачно плюнул, видимо, и явно в лицо «собеседнику». Послышалась пощёчина; у Джона дрогнула рука и выронила прут. Он почти сумел сбросить ключи.
— Ого, смотрите, да он пытается связку достать! — все камеры одобрительно загудели, и Константин проклял всё: если ещё на этот ор придёт надзиратель… всё будет кончено. Он вновь схватил прут и, до конца втискиваясь между прутьев, отскоблив себе лицо, снова сделал попытку уронить связку. Никогда ещё бряканье падающих на пол ключей не вызывало в нём столь большую радость. Теперь он судорожно пытался пододвинуть ключи к себе; в правой руке он только сейчас ощутил боль и нечто тёплое: до такой степени он натёр руку прутом, когда пытался его вырвать. Он уже боялся слушать то, что происходило в
Наконец ключи дошли до него, действовать надо было быстро. «Держись, Чес… Потерпи ещё немного, и я избавлю тебя от всего этого дерьма». Джон проклял себя как только мог, когда пытался подобрать среди двадцати ключей нужный. В темноте было сложно уследить, какой ключ он уже использовал и какой следующий; каждая секунда была на счету. В камере ещё происходила какая-то возня; судя по нередким возгласам, Чеса пытались схватить, но тот всё умудрялся выскальзывать.
Очередной ключ неохотно влез в скважину, и замок, скрипнув, с грохотом повалился на пол. Джон, не помня себя, вырвался из камеры, чуть не сняв дверцу с петель, и рванул к столу. Резкими движениями обеих рук он судорожно повытаскивал все ящики, бросая их на пол вместе с содержимым, пока в полумраке не разглядел блестящий пистолет. Полный барабан. На это время хватит. Увы, кроме этого оружия, в ящиках больше не нашлось ничего годного. За одну секунду он широким шагом подскочил к камере, где уже могло вовсю начаться то, что запланировали эти дикие извращенцы, и заорал:
— Отвалить всем от парня, живо! Перестреляю всех, как последних сук! — его слова не поняли, и послышался только гогот. Тогда он крикнул: — Чес, пригнись! — и выстрелил один раз в верхний угол камеры. Конечно, шум был ужасный. Теперь начинался обратный отсчёт; нельзя медлить ни секунды. Джон начал вновь подбирать ключи; на это ушло целых полминуты. Поднялся гул, уже слышный, наверное, на два этажа вниз. Наконец он отпер дверь; за решёткой все четыре широкоплечие фигуры сгрудились к стене, Чес же, согнувшись, сидел недалеко. Как только дверь отворилась, он быстро, как сумел, вышел, прихрамывая, и, дрожа всем телом, прижался к Джону, почти бессильно положив голову к нему на грудь. Он вздрагивал. Константин аккуратно прижал его к себе и прошептал, уткнувшись носом в волосы: — Всё в порядке, Чес… они не сумели добраться до тебя?
Креймер едва мог совладать языком, слегка отстранился от него и проговорил тихо, с застывшими в голосе всхлипом, непередаваемо преданными глазами смотря на него:
— Нет… только футболка порвалась.
Джон кивнул и, прижав Чеса к правому боку, чтобы иметь возможность слегка поддержать его — ноги парнишки совсем не держали, аккуратно прицелился в первую фигуру.
— Сдохните все! — он не помнил себя от гнева, каждый частый судорог Креймера ещё более распалял его. — Сдохните все, мрази! — он говорил это после каждого выстрела несколько раз, не жалел пули, если не попадал в одного мужика с первого раза в голову. Он едва помнил себя, он был одним средоточием гнева и ярости, он стрелял и смаковал, как закоренелый маньяк. Конечно, кто-то из этих тварей выжил. Но у Джона уже не было времени: он, поддерживая Креймера, рванул по коридору. На лестнице послышались шаги и недовольное бурчание надзирателя. Константин встретил его уже на пролёте и подстрелил его в живот.
На нижнем этаже уже тоже всполошились: арестанты проснулись, а надзиратели поднимались, но, слава богу, по другой лестнице, расположенной с противоположной стороны коридора. Никто не заметил две фигурки, аккуратно спускающиеся вниз. Перед первым этажом Джону даже пришлось слегка отсидеться, чтобы подождать, пока люди уйдут. Выходить через главную дверь было глупо, к тому же, до неё долго идти через запутанные и узкие коридоры первого этажа, поэтому самым оптимальным оказалось выйти во дворик, где они всегда гуляли. Потом — боковая ограда, затем — выкопанный в сырой земле лаз Тайлера, который навряд ли успели закопать, а потом их поглотит тьма. И что там за этой тьмой? Куда идти дальше? Джона не волновало. Главное — он спас. Наконец-то спас. Животный страх сковал его в те минуты, когда над Чесом издевались, и вылился в животную ярость, когда он желал просто невероятного Ада для тех идиотов. Он бы с радостью устроил им мучительные пытки, будь у него куда больше времени, верёвки, пару лезвий, автомат, ну и наручники. «Эти мудаки молили бы о пощаде!»