На осколках цивилизации
Шрифт:
— Она могла ошибиться… — в полумраке Джон видел слегка робкие, но серьёзные глаза: Чес уже не боялся спорить об этом, быть может, вчерашний разговор слегка расхрабрил его.
— Как и эти олигофрены. Кто знает, может, они приедут торговать, а там уже всё сравнялось с землёй? В таком случае, когда ошибаться могут все, я буду верить Анджеле. К тому же, когда она разговаривала со мной, то скрывала от своих напарников это. Значит, об этом месте знают единицы; там будет лучше, я уверен, чем в том же Ориндже или, не дай Бог, Лос-Анджелесе.
— Ладно, я согласен с тобой… — сдался как-то неожиданно быстро, будто вспомнил нечто, и теперь этот спор казался
— Ну? Чего? — Константин не любил неизвестности, поэтому спросил резко, даже грубо. Где-то впереди захлопнулись двери, и пронзительно завёлся мотор; скоро поедут.
— Да так. знаешь, иногда я скучаю об этом городе. В нём весь я, всё моё прошлое, все мои самые яркие воспоминания. А теперь он почти скоро обратится в ничто. Если уже не обратился… — Чес вздохнул, покачал головой и как-то грустно улыбнулся. — Тебе не понять этой дребедени, верно?
— Как сказать… — Джон хмыкнул и задумался. — Я никогда об этом не думал. Но всё же этот город мне не чужой; хотя я его и не любил… как-то возненавидел потом, — вот здесь он понял, что сказал лишнее — ведь, по идее, было не так сложно отгадать причину его нелюбви к мегаполису. Однако на самом деле он не хотел признавать эту причину теперь даже у себя в голове — становилось стыдно… стыдно, непонятно отчего. Грузовик нехотя тронулся с места, перед этим глухо крякнув, и медленно поехал; створки задёргались в такт движению; дорога была плохая. Креймер пристально смотрел на него, и этот пронзительный взгляд был виден даже сквозь почти плотный сумрак. Джон знал, что он догадывается.
— Возненавидел… разве из-за?..
— Возможно. Но много о себе не думай, — Константин равнодушно откинулся на стену, запрокинув голову вверх. Да, политика несближения была нужной, серьёзной и такой правильной (почему?), но он, чёрт возьми, раз в жизни хотел довериться, сказать, наконец освободить своё переболевшее многими болезнями сердце на время; он знал, что поплатится, возможно, слишком дорого за это, но сейчас хотелось сказать правду; а ведь это и было правдой. И Джон болел этой правдой целых три с половиной года; так имеет ли он право наконец её высказать адресату?
Чес даже едва заметно отпрянул, слегка приоткрыл рот и замолчал; Константин усмехался.
— Что, удивительно видеть правду, а, Креймер?
— От тебя это всегда выглядит странно и… равносильно чему-то необычному, — Чес отвернулся и тоже опёрся о стену; теперь их качало в разные стороны, равномерно, спокойно, даже усыпляюще…
— Ну, так наслаждайся, — Константин краем глаза посмотрел на него и, встретившись с удивлённым, но явно оживившимся взглядом, подмигнул. Пару минут они помолчали; Чес прижал колени к себе и обхватил их руками. Потом не выдержал, таки спросил:
— Значит, тебе доставляет удовольствие видеть, как этот город рушится? — Джон задумался, покачал головой и хмыкнул. Всё у того были какие-то странности и крайности.
— Не совсем. Не из-за тебя же одного мне только ненавидеть его? Там было много и приятных моментов. Да и вообще: глупо это, привязываться к городам. Будто воспоминания — такое уж и важное!
— А что важное? — вдруг прервал его Креймер, нахмурившись. Константин усмехнулся.
— То, что ты взял из них, какие выводы сделал и что ощутил. А ностальгия — явно привилегия только слишком слабых людей! Лично я взял то, что нужно, и доволен. И больше не вспоминаю об этом городе… — произнёс и сам задумался, глубоко так… А разве не называлось
— Ладно, допустим и так… Я слабый человек, — Джон видел его неуверенную, но хитрую улыбку. «Подлец!..» — неосознанно возникло в его голове яркой вспышкой. Ну, если Чес слабый, тогда он что, получается, сильный? Константин видел эту странную аллегорию, странную антитезу и метафору, что скрывались в тех решениях и словах; ведь по делу всё было наоборот, наоборот так, как это вообще могло быть. Но Константин не был бы собой, если бы вовремя не замял этот разговор…
— Я только теперь понял всю опасность нашего решения ехать на грузовике — в любую секунду в нас может попасть снарядом, и взлетим мы тогда как пташки, — Джон напряжённо вслушивался во внешние звуки, силясь услышать сквозь гулкий мотор другой шум, на самом деле куда более громкий, но поначалу — обманчиво тихий. Конечно, ставшая постоянной паранойя не отпускала, потому и казалось, что огромные корабли уже подлетали к ним — этот противный свист всегда звенел в ушах, но Константин честно старался отбросить это глупое чувство от себя. Чес пожал плечами и повернулся к нему.
— У нас выбора не было с начала этой катавасии, а сейчас и подавно. Пешком по-любому было бы не вариант, так что… нужно быть просто на чеку и надеяться на то, что нас пронесёт…
— Надеяться? — с усмешкой спросил Джон и едва сдержал смех. — Тебе самому не смешно от этих слов? Какие надежды, ты что! Глупо верить в хорошее после всего того, что с нами было.
— Ты просто отчаялся до самого конца. Я же не хочу; я хочу верить, Джон, и всегда верю в хорошее. И в тебя, — и Джон посмотрел на него и, ощутив непомерную горечь, покачал головой.
— Зачем в меня, дурак? Это более чем глупое занятие, — Чес улыбался. Константин искренне не понимал.
— Потому что всегда верил. И это не только оттого, что так было всегда — теперь я точно убедился в этом. Ты просто боишься разочаровать, потому и отнекиваешься.
— Хватит нести чушь!.. — устало, тихо, жутко неуверенно бросил Джон, решив хотя бы так закрыть тему. Креймер вновь всё понял без слов и, отвернувшись, замолчал; и Джона вновь раздражила та понятливость, тот всюду проникающий взгляд — даже сквозь толщи его дерьма в душе Чес смог углядеть лёгкое желание. Его вновь раздражало это и вместе с тем заставляло испытывать нечто приятное. Будто гордость. На деле он был благодарен Чесу за то, что тот был таким, однако не хотел признавать даже у себя в голове, и в этом-то и был его огромный минус; впрочем, даже это Константин знал, но ведь знать — полбеды.
Опять разговор зашёл в самый что ни на есть глухой тупик; лишь грузовик всё продолжал неспешно ехать по ухабистой дороге, спотыкаясь через каждые пять метров на каком-нибудь бугре. Поездка была не из лучшей; даже Джону стало плохо из-за постоянной качки, что уж говорить по Креймера, сейчас бледного, как полотно, что даже его было видно сквозь сумрак. Константин подумал, что те парни решили всерьёз от них избавиться, и если не напрямую, то вот так, по такому хитрому способу. В их памяти никогда в жизни не бывало такой ужасной дороги и таких отвратных водителей, даже когда они гоняли по лесу или по просёлочной дороге в Богом забытой деревеньке.