На осколках цивилизации
Шрифт:
— Ты что, боишься? — насмешливо спросил Джон, даже сам не поняв того высокого уровня иронии в своём голосе и не умерив его. Чес молчал, сжав губы и обхватив колени руками. Грузовик буквально подскочил вверх на каком-то камне или чём-то ещё, и их резко дёрнуло в обратную сторону от двери. Грузовик толкнулся и остановился, шипя мотором, но не двигаясь дальше; он застрял на том самом камне и теперь наклонился вперёд. С шумом повалились в ту сторону ящики; Джон упал на бок, Чес — кажется, на живот.
Когда они встали, Креймер ответил:
— Если честно, то боюсь. Убивать… я давно не видел этого. К тому же, вроде нет необходимости…
— Придурок! — злобно шикнул на него Константин. — Разве непонятно: либо они, либо мы? К тому же, я не поручаю это тебе — на тебя нельзя положиться. Всю самую грязную
Чес вызывающе посмотрел на него, вставая; Джон был счастлив, что сумрак скрывал этот выдирающий все внутренности взгляд. Хлопнули двери, послышались голоса — это их «товарищи» вышли глянуть, что случилось. А они с Креймером всё стояли и смотрели друг на друга, силясь победить в этой немой схватке. Мужики были где-то около их дверц и кричали им, кажется, выходить. Чес спросил:
— Сомневаешься? Во мне?
Джон припрятал пистолет, но так, чтобы в любой момент легко достать его и выстрелить, и пошёл на выход. Придётся наверняка вытаскивать и ящики, чтобы легче было грузовик толкать; он размотал проволоку, которой были скреплены дверцы, и раскрыл их. Непривычный дневной свет резко ударил по глазам, и, сощурившись, нельзя было увидеть многого; Джон бы привыкал к нему с минуту, но кое-что заставило его привыкнуть куда быстрее.
— Выбрасывайте оружие, говнюки! Руки вверх, выходить по одному!
На него были направлены два пистолета с обеих сторон; Джон выдохнул, приподнял ладони кверху и спрыгнул вниз. Времени на достать-застрелить было, конечно, много.
— А ну бросай свои пушки! Сюда! На землю! Больше ни шагу — пристрелим тут же! А ну!.. — махал пистолетом тот, который заговорил с ними первым. Джон медленно сунул руку за пояс, вытащил пистолет и бросил перед собой.
— Отбрось дальше! Ногой толкни, придурок! И пусть твой дружок выходит, да! У него пушки есть? — Константин, толкая свой пистолет дальше носком ботинка, исподлобья смотрел на него и молчал; где-то позади слышались шаркающие шаги — подходил Чес, уже давно всё услышавший.
— Чё молчишь, а? — прохрипел второй, потрясая пушкой. — Есть у него оружие или нет? А то пристрелим.
— Нет! — злобно крикнул им Джон. Рядом спрыгнул Чес, также невысоко приподняв руки; они переглянулись каким-то пустым взглядом, словно понимая, что это может быть их последним действием, и стараясь сказать им всё, что не получилось словами. Константин видел эти тяжко смотрящие тёмные, отчаявшиеся глаза, это худое, бледное и грязное лицо, растрёпанные пыльные волосы, превратившуюся в рухлядь одежду на исхудалом теле и искусанные губы и понимал, что если это конец, то… можно ли уже начинать сожалеть о том, что он не сказал или не сделал раньше? И где гарантия того, что после смерти они хоть ненадолго, но увидятся? А помолиться?.. Можно ли отмолить последние грехи перед уходом? Константин только горько и усмехался своим мыслям, понимая, что это пустое; Креймер, видимо, заметил это и в ответ мягко, едва заметно, но улыбнулся ему. Джон ничего не понял, удивился, но тут начал говорить первый мужик.
— Мы бы вас пристрелили, но не будем — всё-таки, вы открыли нам все ящики. Но специально везти вас до Ред-Хилла и отдавать вам три ящика — увольте! Ребята вы опасные, поэтому пришлось так… с угрозами, — он ухмыльнулся, скривив свою страшную рожу. — Берите один ящик, какой мы вам скажем взять, и валите куда подальше! Пушку твою заберём — ящик с консервами не стоит её, продать можно в три дорога. А ну, подай им ящик, который мы выбрали.
Второй аккуратно обошёл их, грубо толкнул Креймера и запрыгнул в грузовик, через полминуты скинув им самый задрипанный ящик, который, к тому же, полностью развалился, когда прилетел на асфальт. Джон смотрел на эту груду досок, консервов и шурупов и понимал, что… ах, может быть, кто-нибудь уже догадался о последующем слове? Впрочем, это так банально; он вновь понимал, что грубо ошибся, что опять и снова дал осечку, что надо было пристрелить этих
Он точно не помнил, как его жестоко отпихнули в сторону, как столкнули грузовик с преграды и поехали дальше своей дорогой, счастливые, эти имбецилы, впрочем, оказавшиеся намного умнее их. Остались только они с Чесом посреди пустой дороги, на фоне плачевных пейзажей и с кучкой консервов, из которых непригодными и нечаянно раздавленными грузовиком оказалась целая треть.
Джон чувствовал себя отвратительно, что уж и говорить: мало того, что вновь завёл их в тупик, лишился оружия, так ещё и плюнул в душу того, кто был сейчас почти единственным человеком, могущим его понять и поддержать, кто прощал его дерьмовый характер и имел терпение, достойное Оскара. Он посмотрел на Креймера: тот вздохнул, глянул на кучу консервов и, не чураясь, сел на асфальт и стал собирать в кучку годные и не повреждённые. Джон тут же бросился помогать ему, правда, молча; они лишь раз пересеклись взглядами — какими-то тяжёлыми, даже пустыми, но понявшими чувства друг друга мгновенно. Пошло опять всё по кругу: чувство вины, «а почему так?», разочарование в себе, желание наговорить кучу ненужных, но сблизивших бы слов, ощущение пустоты на сердце.
Чес, пока они собирали, вдруг заговорил — так просто и легко для возникнувшей ситуации:
— Знаешь, Джон, в этот момент я был рад тому, что ты не такой, как они, не жадный, готовый убить из-за куска хлеба, не скупой кретин, а всего лишь заносчивый кусок говна.
— Полегче с выражениями! — но Джон был счастлив, ведь это буквально значило отсутствие всякого недовольства им.
— И, поверь, заносчивость и дерьмовый характер пережить намного легче, чем скупость души; так-то человек ты хороший, с широкой и щедрой душой, — как ни в чём ни бывало продолжал Чес, собирая консервы в стопку и откидывая раздавленную в лепёшку банку. Джон улыбался; поразительно, как порой несколько простых предложений могли повлиять на его состояние — минуту назад же думал, что ситуация нерешаема, а теперь… Впрочем, Константин понял одну такую вещь: всю жизнь мы ищем одобрения и порой от разных людей, но всё не удовлетворяемся и ищем новые проблемы, чтобы вновь чувствовать себя виноватыми, но на самом деле нам достаточно лишь одного такого человека, настоящего, одобрительных слов которого хватит сполна и надолго. Джона всю жизнь лихорадило от одного человека к другому; знал ли он, что нужный человек был под боком всегда? Конечно! Просто не верилось с самого начала в простоту в этом сложном мире…
Джон облегчённо усмехнулся, подумал, вновь встал перед каким-то уже знакомым выбором между делать-не делать и решил сделать, потому что ему давно надоело плясать под дудку своих якобы рациональных мыслей; точнее, плясать дальше он под них собирался, но не сейчас; сейчас — исключение.
— Ладно. Спасибо, — негромко ответил он, долго не решаясь на это «Спасибо», считая его чем-то непомерно сближающим. Но в данной ситуации вновь молчать и врать себе!.. Джона уже тошнило от этого; Чес, видно было, удивился нехило, но ответил лишь тихой ухмылкой.
========== Глава 17, в которой мечта стала реальностью. ==========
Радость
ползет улиткой.
У горя
бешеный бег.
Владимир Владимирович Маяковский ©.
Они молча продолжили разбирать целые консервы; в итоге их оказалось двадцать две штуки. Джон сбегал в ближайшие развалины и принёс не дырявый, большой холщовый мешок, куда они потом и сгребли своё богатство. Конечно, какую-то часть этого припаса они съедят, но остальную навряд ли вытерпят: даже в таких условиях есть только одни консервы! Нет, естественно, Джон предполагал, что в случае чего, когда выбора не будет, им придётся вталкивать в себя это мясо, но нужно было искать решение более рациональное. Константин только тогда понял, как несмышлён, ведь выход лежал на поверхности и был озвучен первым предложением Креймера.