На осколках цивилизации

Julia Shtal

— Есть свободные места? — спросил он.

— Да, — ответил охранник, — только осталось два. И вам бы воду принести — всё использовали почти. Колодец за зданием.

Джон кивнул и про себя усмехнулся: два места! Как будто только их и ждали…

Честно говоря, он мало запомнил из того похода в умывальню — просто зверски устал; в памяти остались лишь какие-то обрывки… Например, когда он доносил последнее ведро вода, то проходил мимо зеркала и невольно остановился. Нельзя сказать, что на него смотрел вообще другой человек, изменившийся в дурную сторону, но… там точно не было больше того довольного здорового лица и блестящих глаз, выражения пресыщения и ехидной глупой улыбки, которые он сто процентов имел до самого выхода из дома в то роковое утро, когда ему пришлось многое поменять в своей

жизни, особенно к вечеру, вместе со встречей с Чесом… В запотевшем зеркале виднелось обыкновенное лицо, казавшееся, быть может, чуть старше лишь от слоя пыли и грязи на нём; но отрицать глубокой перемены в своих глазах, теперь осунувшихся и поблёкших, он не мог. Если бы на него посмотрел кто-то из его прежних знакомых или Кейт, они бы сказали: ты либо совсем потерял себя, либо понял за этот короткий промежуток времени то, что люди понимают только к концу своих жизней. Но здесь не было правильного ответа, думал Джон, ни то, ни другое. Он отнюдь не терял себя, и он точно, прости Господи, не был тем оригиналом, который всё резко осознал; возможно, он просто-напросто нашёл себя, именно нашёл, и если и понял что, то только то, что и должен был понять в этом возрасте. Вот и вся разгадка. Здесь не было ничего необычного — наступило то, что обязательно должно было наступить.

Когда воды была согрета, подошёл Чес; Джон отчего-то внимательнее пригляделся к нему, хотя освещения внутри не хватало — только свечи и тусклый свет от плотно зашторенных занавесок, и понял: вот у кого точно произошла целая революция в душе. Но прошла едва заметно для окружающих; только Чес мог видеть её результаты, а Джон — лишь отношение Чеса к этому через его глаза, в которых теперь, увы, и правда больше не было ничего от прошлого.

Внутри баня была разделена ширмами на девять или десять маленьких зон; отовсюду шёл пар, слышались плескания, где-то даже полушутливая песня. Женская баня находилась напротив — такой же домишка, только пожелтее. Полотенца, к счастью, можно было взять здесь, только потом с возвратом и в чистом виде. Джон перенёс все тазы с водой для Чеса в его дальнюю кабинку, а потом — для себя, которая находилась почти у входа в раздевалку. Здесь было жутко влажно и жарко, поэтому вмиг вставшие дыбом пыльные волосы размякли, и грязь струйкой стала стекать по лицу. Как Джон понял, внутри каждой такой кабинки был поставлен мини-камин со слабым огоньком, где можно было подогреть остывающую воду; кроме того, в конце бани всегда поддерживался огонь в огромной печи.

Константин вспоминал самый последний раз, когда умывался: это было где-то после или перед похорон Дженни. Тогда была только бутылка воды, кусок мыла и старая бритва, которая исцарапала его щёки и подбородок до ужаса. Теперь это казалось таким давним, хотя на деле прошло не более пяти дней. Джон просто сбился со счёту нынче. Однако какая-то радость от неожиданного уюта всё равно согревало его почти охладевшее к удобству сердце.

Удивительно, как порой мытьё способствует очищению не только внешнему; кажется, почти чёрные воды вперемешку с пеной лились не только с его головы, но и с души. Когда он оделся в чистую, выстиранную им заранее одежду и глянул в зеркало, то увидел там уже посвежевшего, гладко выбритого мужчину, но с теми же глазами старика, как ни улыбайся и ни мойся; пройтись мочалкой по душе в прямом смысле всё-таки нельзя.

Сразу же после него вышел Креймер: он тоже стал выглядеть куда более здоровым, но по усталой походке всё же была видна его болезнь. Одежда на нём была слегка влажновата — видимо, догадался постирать не сразу. Чес скользнул взглядом по его телу и остановился на плече, том самом, раненом.

— Как оно? Больше не кровоточит?

— Я ещё раз перевязал. Заживает, но медленно, — несмотря на уверительный тон, парень нахмурился. Потом сделал шаг и протянул руку, дотрагиваясь до воротника его уже не кристально белой, но по крайней мере чистой рубашки, на месте ранения в которой виднелась дырка с розоватыми от крови краями. Чес выдохнул и принялся расстёгивать двумя руками пуговицы, после аккуратно отодвинул ткань, оголив раненое плечо с новой чистой повязкой.

— Я потом завяжу обратно, — предупредил, глянул внимательно и, как всегда, немного грустно

и начал раскрывать повязку. Джон не сопротивлялся, подумав, что в таком вопросе можно положиться на Чеса — ему самому уже могло стать просто фиолетово на себя. Могло… а вообще, он и сам не знал. Парень дышал почему-то редко, но глубоко, будто что-то сжимало ему грудь; наконец остался последний виток, и его взгляду открылась глубокая, узкая рана, но немного вспухшая по краям, из которой начинала сочиться кровь. Чес глядел без отвращения, глядел внимательно и хмурился с каждой секундой.

— Тебе срочно нужен врач. Тут уже нельзя обойтись обычной перевязкой. Тут как бы загноение не началось… видишь, всё припухло, — он тяжко вздохнул и принялся завязывать обратно. Константин ничего не отвечал, лишь смотрел на него, будто хотел запомнить каждую чёрточку, на самом деле — ему просто хотелось впервые рассмотреть в такой близи это лицо, которое он видел вечно в пыли и грязи, в котором видел только одно — большие томные глаза. Теперь всё это было необычно видеть в такой тихой обстановке, а не в ожидании свиста кораблей.

— Да, нужно бы… — почти шёпотом ответил он; Чес в это время уже застёгивал рубашку. Услышав ответ, он сверкнул глазами на него, покачал головой, недоверчиво приподняв брови.

— Но ты же, упрямый, и пальцем не шевельнёшь… Знаешь, твоя ненароком брошенная фраза о том, что тебе уже всё равно, меня насторожила. Так что я беру это под свой контроль, — впервые не добавив к слову «упрямый» что-нибудь наподобие дурака или… ублюдка, что уж действительно подошло бы ему, Чес едва улыбнулся и, обогнув его, пошёл вперёд. Джон удивлялся: тот кое-как стоял на ногах, а ещё думал взять всё в свои руки. Ну не дурак ли?

По возвращению сил не было никаких, кроме только как дойти до кровати и упасть; Джон не совсем понял, откуда у него эта усталость, но, припоминая все их прошлые приключения, он всё же переставал удивляться и принимал как должное. Чес тоже — как ни мужался, а только голова его коснулась подушки, сразу отключился на долгие часы вплоть до вечера; Константин проспал чуть меньше. Впервые за всё время сон выдался спокойным и без сновидений…

Вечером в голове всё будто прояснилось; усталость сошла на нет, да и откуда-то вдруг взялись силы жить дальше, чего не наблюдалось в последние дни. Джон заглянул за ширму: Чес как заснул в одном положении, так и продолжал в нём спать. Его наверняка отстающие часы показывали шестой час; почти алый цвет лился из окна, ниспадая на их дощато-клеенчатый пол. От голода начинало урчать в животе; Джон задумался, где бы им взять еды, если денег у них почти что не было. Он бы сам не стал есть много, а вот парню подкрепиться просто необходимо. Первой мыслью стало сходить к Молл и попросить у неё в долг, а потом, начиная с завтрашнего дня, выплатить ей сумму.

Так он порешил сделать, надел свою рухлядь, тихо вышел из сарая и поплёлся вверх по улице — к т.н. мэрии, рядом с которой жила Молл. Улицы в это время были оживлённые, по ним шли целые толпы, возвращаясь то ли с работы, то ли с рынков; около прилавков было шумно, стоял почти ор — кажется, всякий силился купить что-нибудь редкое. По бокам стояли такие же деревянные домики, какие-то более ветхие, какие-то — менее; главная, мощённая камнем дорога, по которой шёл Джон, была не больше пяти метров в ширину, что для такого количества народа было слишком много, поэтому давка здесь была невероятная. К тому же, где-то треть её занимали лавки…

Где-то впереди рядом с дорогой проходили работы по расширению подземных путей; люди ещё вовсю занимались, несмотря на поздний час. Джон проходил мимо и заметил табличку с надписью «Сделаем нашу жизнь ещё безопасней — углубим наши владения! Записывайся! 120 кр/раб.день». Константин хмыкнул, подумав, что, по здешним ценам, это очень высокооплачиваемая работа; он было даже подумал, а не пойти ли ему на следующий день именно туда, как совсем нечаянно стал свидетелем кое-какой сцены.

Из входа в тоннель, где копали, вдруг вышла группа, судя по виду, рабочих; они несли мешков пять, кажется, земли или мусора, грубо кинули недалеко и вдруг встали, как вкопанные, вокруг них, сняв, у кого были, головные уборы. От удара о землю один мешок раскрылся, и оттуда выпала грубая, серого цвета рука.