На осколках цивилизации
Шрифт:
— Джон… — помолчал, подумал, но сделал шаг в его сторону — видимо, не переставало тянуть; и как это Константин смог определить сквозь закрытые глаза, он и сам не знал.
— С тобой всё?.. — Джон резко опустил ладонь с лица и глянул на него; Чес даже вздрогнул от неожиданности.
— Да… — задумался, вновь усмехнулся, потом добавил более уверенно: — Да! Просто нужно подождать, когда всё действительно станет в порядке… уляжется в голове.
Чес смотрел на него частью удивлённо, частью понимающе, слегка приоткрыв рот.
— Значит сейчас ещё не… не настало это время? — зачем-то по-глупому схватил его за рукав, будто ему опять не хватало сил понимать что-то самостоятельно. Джон покачал головой.
— Пока — точно нет, — Джон не решился хоть как-то ответить на это глупое действие,
Чес ничего не ответил, задумался, потом поспешно убрал руку с его рукава и сделал несколько быстрых шагов назад — будто напугался всего того, что так смело позволял себе. Джон понимал, что ещё чуть-чуть такого безумия — и ему придётся сдавать себя в психушку; ах да, их теперь, наверное, и нет. «Заканчивать!» — набатом звучало в его голове, мигало каким-то строгим правилом, жизненно-важным правилом, невыполнимость которого казалась сладкой и желанной, но… нельзя. Джон вдохнул, прикрыл глаза и отошёл назад, упёршись спиной в стену. Чес зачем-то приблизился к нему; из-за полосы света от открытой двери стало чётче видно его лицо — глянув на него, Константин даже напугался: неужели это он так измотал этого всегда позитивно настроенного паренька? Лицо не выражало ничего иного, кроме безграничного страдания, мучения, жёсткой кислой боли; взглянув на него, Джон будто бы отпил немного горечи из той же чаши, из которой пил её Чес. Тогда до его, кажется, атрофированного ума наконец дошло в полной мере: если для него это трудно, то Чесу это вообще невыносимо, априори в сто раз сильнее и больнее понимать это, видеть и чувствовать эту привязанность, осознанно отдавать себя в полное распоряжение другому человеку, довериться ему, но главное — открыть свою душу, как самому себе. Это оказалось страшно и трудно, и больно, и мучительно… а особенно такому ужасному человеку, как Джон Константин!.. Сам бы он уже давно убежал от такого. Но Чес, знал он, будет терпеть и, глотая слёзы, распахивать душу шире, постепенно убивать себя, сам вполне осознавая это. Однако не сдастся — в его понимании нет иного решения.
— Пойдём отсюда, — Джон потянул его за рукав; тот покорно подался. — Мы найдём с тобой жилище понормальнее. В этом гадючнике оставаться нельзя.
Комментарий к Глава 18. Расстановка точек над i.
эту главу я считаю одной из лучших, пусть и должны мне, по идее, нравится все одинаково.
========== Глава 19. Добро пожаловать в новую жизнь. ==========
Если некому сказать: «— А, помнишь?», ничего другого не остаётся, как забыть.
Валентин Домиль ©.
Он сумел легко вытащить Креймера из комнаты — может, не только по озвученной причине; атмосфера в том помещении уже была пропитана их этим дурацким разговором и теперь разъедала, лично Джона — точно; вероятно, и Чеса и даже сильнее его. Они прошли по пустому сумрачному коридору, вышли в шумный «холл»; Джон уже забыл обратный путь — казалось, прошла вечность и он бывал здесь если не в прошлом году, то в прошлой жизни. Он кое-как смог вспомнить правильный коридор, ведущий к лестнице; туда и направились, как и прежде держась за руки — наверняка смотрелись глупо, но им теперь не хотелось ничего более — только ощущать тепло ладоней друг друга и молчать. Было ужасно шумно, но они чувствовали себя как будто обособленно, будто находились сейчас одни, а вокруг них был просто малозначащий фон. Именно поэтому Джон понял не сразу, что его кто-то взволнованно звал; обернувшись, он увидал свою бывшую спутницу, запыхавшуюся, видимо, от долгого бега.
— Джон, да постойте вы! — переведя дыхание, она испытующе глянула на него. — Вы уже уходите? И забираете его?
— Да, ему уже лучше. И станет ещё лучше со мной, а не здесь, в одиночестве, — Джон не хотел, но краем глаза таки усмотрел, что Креймер глянул на него, вполне возможно, что благодарно — по-другому теперь он не умел. Но ведь ему и правда станет лучше с ним… теперь — точно так. Джону не хотелось больше его оставлять — такого потерянного и убитого; пускай
— Тогда я схожу на регистратуру, скажу, что он выписался… но учтите, — тут же добавила она скорее наставительным тоном, — если вы покидаете больницу, то начинайте считаться вполне здоровыми людьми, которые обязаны по Уставу соблюдать многочисленные правила, в том числе и работать. А работы, сами понимаете, у нас много.
— Что за Устав? — Джона не напугала перспектива работать — ему-то как раз физический труд полезен. А вот Чесу…
— Я вас ещё не знакомила с ним, — она виновато улыбнулась. — Подождёте меня рядом с больницей? Я выпишу вашего друга.
Джон кивнул, и они разошлись; рука предательски не отпускала руку Чеса, пусть это уже и переходило все дозволенные рамки. В таком случае уже хотелось знать, что будет, если их нарушить… «Если мы, правда, уже не разрушили всё, что есть…» — думал с лёгкой иронией, поднимаясь по узкой, тёмной, лоснящейся сыростью лестнице и ведя за собой Чеса. Тот упорно молчал — наверняка переваривал всё то умопомрачение, случившееся с ними, и всё безумие, которое они разделили вдвоём. А Джон бы и поразмышлял, да уже тошно ему становилось только при мысли о том разговоре — тогда вскрылось, всё что нужно и не нужно в его странной личности, тогда он намеренно убил себя, признавая некоторые вещи правдивыми, тогда он понял, что Чес… просто его судьба, не иначе. Судьба это, конечно, не всегда приятно, но в его случае… Джон встряхнул головой — нет, не сегодня. На сегодня уже предостаточно было этого бреда!
Они вышли наконец наружу; солнце светило по-прежнему ярко, но небо заволокло тяжёлыми тучами, а ветер усилился и похолодал. Джон ненавидел эту обманчивую погоду; они устроились на скамейке рядом с неприметным бараком, скрывавшим под собой целый мир госпиталя, и оба уткнулись взглядами в небо, такое, вроде бы, сейчас безобидное, но ставшее виновником чьих-то смертей, трагедий, болей, плачей, ругани, чьих-то пониманий, открытий, самопредательств. Смотря туда, Джон даже задумался, что хуже: чья-та вполне типичная для настоящего времени трагедия или их глупая комедия? Конечно, когда человек лежит уже выпотрошенным или раздавленным, многие скажут, что это сто крат хуже каких-то тяжёлых мыслей; Джон бы раньше так тоже сказал. Но теперь не позволял обогатившийся всяким дерьмом опыт — иногда уже и казалось спасением лежать в крови под тоннами огромного здания. Почему-то тогда, при взгляде на окружившие со всех сторон их лазурный островок тёмные облака, в голову начали приходить разные мысли; Джон повернулся в сторону Чеса — тот тоже выглядел задумчивым. Интересно, думал о том же самом? Или вообще о другом — не предавался такому бреду?
Наверное, Чес всё-таки умнее.
Наконец из барака вышла его спутница; почему-то Джону пришло на ум, что он даже не знал её имени, а разглядел по-хорошему только сейчас: она была чем-то похожа на Анджелу — тёмные волосы, спокойное лицо, правда, менее выразительные глаза, но что-то в ней было от полицейской. Джон в энный раз за день очнулся: где сейчас Анджела? Здорова ли? За все эти бешеные, полные разочарований дни он совсем про неё забыл; связаться с ней, конечно, сейчас не представлялось возможности, но ему жгуче захотелось с ней встретиться — видимо, опять вина прошлого, так хорошо приварившегося к нему.
— Всё! Я договорилась, вашего друга разрешили выпустить, правда, стоит соблюдать верный режим дня и особо не напрягаться. Всё понятно? — спросила она, больше обращаясь к Чесу; тот, слабо усмехнувшись, кивнул.
— Но всё равно вам придётся работать. Хоть сколько-нибудь. За это будете получать местную валюту — крышки и жетоны и возможность бесплатно обедать в нашей столовой. За этим следят специально отобранные люди на местах. Они же и платят. Также здесь есть местная полиция, которая рассматривает различного рода проступки.