На пороге любви

Пик Лилиан

Там были подарочные скатерти, украшенные причудливым орнаментом. Был отдел обуви, расположенный в нише и огороженный алюминиевой сверкающей ширмой. Над их головами, перекрывая все, поверх света, болтовни возбужденных посетителей и громких ритмичных звуков музыки, возвышался темно-синий потолок с разбросанными по нему лампами, которые причудливо рассеивали полумрак.

Он схватил ее за руку.

– Накорми меня, женщина, – пробормотал он ей в ухо, – я обессилел. Вы, видно, задумали мучить меня до тех пор, пока я не взмолюсь о пощаде и не удовлетворю все ваши

требования.

– Что-то вроде этого, – сказала она отшатнувшись, так как он притворно пригрозил ей. Это не показалось ей странным – в такой обстановке могло произойти что угодно.

Она повела его к бару с закусками. Здесь тоже царил полумрак, несмотря на вспыхивающий и мигающий свет, отбрасывающий причудливые тени.

– Что вы будете есть, мистер Ферс?

– По вашему выбору.

– Бутерброды и кофе? – Он кивнул. – Если вы отыщете место, то я принесу их.

Он послушно втиснул свою высокую фигуру на низкую скамью с высокой спинкой и спокойно ждал, пока она брала еду и несла через зал поднос.

Ферс помог ей расставить тарелки, расположив их так, чтобы она села рядом с ним. Дружно, с большим аппетитом они поедали бутерброды. Они уже допивали кофе, когда Клеон, извиняясь, сказала:

– Я боюсь, что такая обстановка сильно отличается от той, в которой вы привыкли есть свой ленч.

Он повернулся боком, чтобы лучше видеть ее:

– И как же я привык есть свой ленч?

– О, – протянула она, – отель с официантами, обед из четырех блюд, вино...

Он придвинулся ближе:

– Я открою вам секрет. Сделаю признание. Каждый раз в обеденный перерыв, когда у меня обычный ленч, а не рабочий – такой, как этот, – он провоцирующе улыбнулся, – я посылаю секретаршу в ближайшую закусочную за бутербродами. Перед тем как уйти на обед, она готовит мне кофе, и я ем один, в тишине и спокойствии. Вы разочарованы?

– Нет, только удивлена, – ответила Клеон и скромно добавила: – Приятно удивлена.

– Спасибо, особенно рад слышать это от моего самого строгого критика.

Через некоторое время он сказал:

– Я пришел к заключению, что проблема в пропасти между поколениями. Мы смотрим на вещи под разными углами. Я слишком стар...

– Но вы конечно же ненамного старше меня!

– Спасибо, вы мне льстите. На самом деле мне тридцать два. Я на девять лет старше вас. Знаете, девять лет – это существенная разница.

– Мистер Ферс. – Она решила рискнуть. – Что вы скажете об этой одежде?

Возникла долгая пауза.

– Я полагаю, вы хотите, чтобы я сказал, что она мне нравится?

Она немедленно перешла к обороне:

– Но это модно, по-настоящему модно!

– Настоящие вещи... – Он был полон сарказма, и она выпалила:

– Конечно же. Это живая мода, она жизнеспособна и имеет смысл. Она обращена к нуждам молодых людей, она отражает их образ жизни и образ мыслей. И более того, она для них достижима в финансовом и физическом отношении – они могут прийти сюда и потрогать вещи, почувствовать их, примерить. Они не заперты от них, на них нет надписи: «Не трогать».

– Это вы в адрес моего отца?

–

Простите меня, если я вас расстроила, но... – Как ей достучаться до него? – Разве вы этого не чувствуете? Разве здесь нет ничего такого, на что бы вы хотели отозваться, как-то воздействовать, что-то изменить, придумать что-то новое? Я это чувствую. Дизайнеры этой одежды сломали барьеры, которыми такие люди, как ваш отец, годами окружали создание платьев. Здесь есть оригинальные вещи, есть попытки воплощения, эксперимента... – У нее иссякли слова.

– Да, мне было интересно, когда вы остановитесь. Не проталкивайте ваши идеи слишком настойчиво, Клеон. Это производит плохое впечатление и оставляет неприятные воспоминания.

Она рассердилась:

– Разве вы не видите, что я хочу сказать? – Даже в полумраке было видно, что в ее глазах блестят слезы.

– Моя милая Клеон, не нужно на меня давить. У меня к этому иммунитет. Слишком часто это пытались делать. Дайте мне расслабиться и приспособиться. Дайте мне самому все увидеть и сделать соответствующие выводы. – Она молчала. Он продолжал:– Моя дорогая, большеглазая, наивная девочка, посмотрите на это с другой стороны. Перестаньте быть такой простодушной и станьте немного циничней. Вы думаете почему так много усилий направлено на удовлетворение запросов молодых людей? Потому, что это люди с деньгами, растрачивающие силу...

– Я знаю, – перебила она запальчиво, – но...

– Следовательно, – продолжал Ферс, – их причуды и капризы используются с одной целью – говоря более приземленно – выгрести наличные. Это барахло, – он показал на ряды одежды легким взмахом руки, – массовое производство для массовой распродажи, униформа для молодежи. Это нивелирует их до одного уровня. Это конформизм с большой «К». Здесь нет выражения индивидуальности. Она сглаживается рассчитанной одинаковостью одежды. Что касается кутюрье, то здесь на более высоком уровне присутствует оригинальность и индивидуальность.

– По дорогой цене, – сказала Клеон, – по огромной цене.

– Согласен, по дорогой цене. Однако многие люди считают, что стоит заплатить эту цену, лишь бы хоть немного отличаться от других.

– Но число людей, способных так дорого заплатить за платье или пальто – иногда сотни фунтов, – быстро уменьшается. И даже те, что остались, наверняка должны дважды подумать, прежде чем расстаться с такими большими деньгами, потому что они наверняка осознают, что мы живем в век выбрасывания одежды. Сейчас мода меняется так быстро, что даже они не хотят быть заваленными лишним барахлом, которое стоило им целого состояния. Во всяком случае, идея состоятельной женщины, проводящей утро у своего кутюрье – потому что ей больше нечем заняться, – примеряя дорогие потрясающие туалеты, которые она наденет всего раз, а потом отдаст служанке, слишком отдает эпохой феодализма и настолько несостоятельна, что не стоит даже говорить о ней. В наши дни мир моды более демократичен, более достижим для рядовой публики. И вся структура меняется. Высокая мода должна отозваться на эти перемены или умереть.